NICO-CHAN

Глава 3: Больше не один

 

 

Габриэлю казалось, что он спит уже вечность. Странные тревожные сны и образы проплывали перед ним один за другим, звуки то приближались, то отдалялись, и каждый раз из очередного бредового кошмара его вытаскивали прохладные руки на его лбу, влажная ткань, обтирающая лицо и шею, приятный успокаивающий голос, зовущий его по имени. Мальчик не мог вспомнить, кому принадлежал этот голос. Он надеялся, что это отец вернулся, чтобы забрать его. Хотя голос не был похож на голос его отца. Тогда, может быть, это посланный им ангел? Каждый раз, слыша его, он изо всех сил стремился остаться с ним, но каждый раз, когда ему казалось, что вот-вот он откроет глаза и увидит своего ангела, его тело буквально воспламенялось от невыносимой боли, и он снова падал в пустоту.

 

Нынешнее пробуждение, в отличие от предыдущих, оказалось во всех смыслах необыкновенным. Проснулся он почти мгновенно, оттого что чужие пальцы осторожно провели по его щеке, а через мгновение на лоб опустилась прохладная ладонь. Прикосновения были такими приятными, что открывать глаза не хотелось. Боли не было, но ему не давало покоя странное ощущение во всем теле... будто несколько суток разгружал суда в порту Генуи, и горло горело, будто пытался перекричать болельщиков "Атланты" на матче с... Последние воспоминания всплыли в памяти, словно обдавая его ушатом ледяной воды. Он вздрогнул и открыл глаза – рука тотчас исчезла с его лба.

 

– Как ты себя чувствуешь?

 

Он лежал на кровати в одной из комнат в снятой им квартире. Рядом сидел молодой мужчина, Габриэль узнал его черты. Лауэн выглядел очень усталым и бледным, но ссадины на губах и царапина, пересекающая щеку, уже не выглядели так пугающе. Длинные светлые волосы были вымыты и отброшены за плечи. Рукава халата Габриэля были ему коротки и открывали руки с узкими запястьями, почти до локтя расчерченные тонкими ровными порезами от розги и более широкими и грубыми – от кнута. Голова была чуть склонена к правому плечу, серьезные каре-зеленые глаза с расширенными зрачками по-прежнему смотрели мимо Габриэля.

 

– Габриэль? – произнес он обеспокоено.

– Да, – ответил мальчик одними губами и, прочистив горло, повторил: – Да. Спасибо, мне намного лучше, – он еще и сам не понял, как себя чувствует, но по сравнению с подвалом, это, без сомнений, было лучше.

 

Мужчина свел брови, явно не удовлетворенный таким ответом.

– Снова ничего не значащая фраза. Ты ведь помнишь, что я спрашиваю не из вежливости?

Габриэль прислушался к себе, но он только проснулся. Да, у него горело всё тело, ныли мышцы и немного звенело в голове, но вряд ли это будет новостью для врача. Сейчас не было никаких необычных ощущений, но кто знает, что будет, если попробовать пошевелиться...

– Мне трудно судить, пока я не вставал.

– Ладно, тогда отбрось одеяло и повернись.

Глаза Габриэля удивленно распахнулись, на лице мелькнула тень страха.

– З-зачем? – настороженно спросил он.

Лауэн не ответил, лишь опустил на кровать рядом с собой поднос с несколькими шприцами, который до этого держал на коленях.

– Что это?

– "Тройчатка", цефтриаксон и иммуноглобулин. Жаропонижающее, антибиотик и иммуностимулирующий препарат.

– Откуда?

– Я уронил телефон, когда искал кухню, и воспользовался им, чтобы заказать необходимое в аптеке. Я попросил... надежного человека оплатить номер заказа и подтвердить, что он пришлет им рецепт. Если тебя это беспокоит, то он не знает, куда курьер доставил заказ.

 

В голове Габриэля немного мутилось, но он не спешил повернуться и удивленно рассматривал лекарства.

– Как вам удалось понять, что из них что?

Мужчина лишь пожал плечами.

– Моя слепота не повлияла на умственные способности. "Тройчатка" выпускается в ампулах по полтора миллилитра. Цефтриаксон – порошок, разводится новокаином. Новокаин я заказал по пять миллилитров. Иммуноглобулин – по три.

– Вы собираетесь колоть их на ощупь?

– Хочешь сам?

– Нет...

– Позовем соседей?

– Нет, конечно, но...

– Просто повернись. Я колол всё это тебе уже не раз, пока ты был без сознания.

 

Габриэль не стал больше спорить и постарался осторожно повернулся. Его тело было укрыто пропитанной чем-то тканью. Он старался не смотреть на себя, но из того, что успел заметить, было понятно, что о нем позаботились: он больше не был покрыт кровью, раны промыли и смазали чем-то и раз он пришел-таки в сознание после длительного забытья, значит, мужчина куда лучше него понимал, что делает. Лауэн положил ладонь ему на поясницу и чуть сдвинул руку, безошибочно определяя верхнюю внешнюю четверть нужной мышцы.

Габриэль постарался расслабиться и отвлечься от его манипуляций.

– Долго я был без сознания?

– Мне трудно судить, я ведь не вижу часов. Приблизительно около двух суток.

Габриэль даже повернулся от неожиданности и охнул от резкого движения:

– А!.. Боже... А вы?.. Вы что же, всё это время... не ложились?

Лауэн ничего не ответил, а Габриэль почувствовал, как его затапливает странное и необычное чувство - странная смесь благодарности и смущения. Благодарности - за заботу, за бессонные ночи и дни, а смущение... Он к такому не привык. Никто не делал такого прежде ради него. Никто не видел его настолько беспомощным... Габриэль только надеялся, что не называл в бреду его папой или – того хуже – ангелом. Он не умел и не знал, как принимать заботу о себе и как благодарить за нее. Он не мог себе представить, что кто-то уже которые сутки не спал... только ради него.

 

- А-ай!.. - задумавшись, он не был готов и вскрикнул, не успев сдержать ругательство прежде, чем закусить край подушки.

– Судя по твоей реакции, это цефтриаксон. Неприятный препарат, но не больнее, чем у Тони.

Габриэль судорожно выдохнул.

– Извините, я просто не был готов.

– Ничего. Я не знаю, в котором из них что, поэтому не могу предупредить, – мужчина тоже вздохнул, меняя шприц, но не отпуская второй руки. – Да и говорить тебе "потерпи" после того, что произошло, кажется неправильным. Здесь нет никого, кроме меня, так что терпеть нет никакой необходимости, можешь кричать. Это не самые приятные ощущения, но я не могу поставить тебе капельницу или колоть что-либо внутривенно. А мне нужен был достаточно сильный антибиотик, так что я был ограничен в выборе.

 

В груди Габриэля снова разлилось то странное чувство. Лауэн думал о нем, заботился... Не его вина, что сейчас приходится лечить Габриэля, он вообще не обязан этого делать, он мог бы уехать домой. Попросить того самого доверенного человека, которого просил оплатить заказ, чтобы за ним приехали и забрали, а Габриэля отправили бы в больницу... где без страховки на него даже не посмотрели бы дважды...

– Спасибо, – тихо прошептал Габриэль, уткнувшись лбом в подушку и пережидая следующий укол, – за всё, что делаете для меня.

– Полежи немного, – Лауэн поднялся, забирая с собой поднос, – когда спадет температура, я помогу тебе сходить в душ, и обработаем раны. Есть хочешь?

– Нет. Но если можно, я хотел бы что-нибудь попить... - он бросил взгляд на медленно продвигающегося на ощупь к выходу мужчину и добавил: - Думаю, я мог бы сам дойти до кухни, если мне можно встать.

 

Мужчина поджал губы.

– Я принесу, – было заметно, что подозрения в неспособности полноценно ухаживать за больным раздражают его, даже если так и было на самом деле. – Большинство продуктов испортились. Мне пришлось воспользоваться теми, что заморожены, но я не мог понять, что именно держу в руках... Так что вместо куриного бульона будет говяжий, – это прозвучало как оправдание и как вызов одновременно.

Он выпрямился и вышел, ведя рукой по стене.

 

Габриэль, грустно улыбнувшись, опустился на подушку, размышляя, как непредсказуема иногда бывает судьба. Не так давно он был здоров и не знал ни подвала, ни голода, ни Тони с его играми. Но он был совершенно один и точно не был счастлив. Сейчас он едва пришел в себя, всё его тело горело, на нем не осталось живого места, хотя он старался не думать об этом, но за эти короткие десять минут он успел почувствовать больше заботы, чем видел за последние восемь лет. И от кого? От человека, которому на пятой минуте знакомства сказал, что ненавидит... Вряд ли сейчас можно было утверждать, что он счастлив, но он, определенно, чувствовал себя счастливее, чем раньше.

 

Габриэль повернулся на бок и повыше натянул на себя укрывающие его смазанную чем-то простынь и одеяло. Ему было не так уж холодно, скорее, это была попытка создать уют. Кровать казалась роскошью после многих дней, проведенных на холодных камнях. Он потерся щекой о подушку и перевел взгляд за окно на сгущающиеся сумерки.

 

Он больше не один – это было все, о чем он мог и хотел сейчас думать. Он вспоминал подвал, вспоминал свое забытьё, но не то, что тогда происходило, а заботливые руки, гладящие и обнимающие его, и успокаивающий голос. Только их и стоило помнить. Пожалуй, всё случившееся стоило пережить, чтобы найти того, кто будет так беспокоиться. Того, кто будет рядом...

Несмотря на демонстрируемую холодность и даже жестокость, Лауэн оказался... необыкновенным человеком. Его никто не заставлял и даже обвинить бы не смог, не пожелай он возиться с незнакомым полумертвым мальчишкой. В конце концов, он сам был ранен и слеп, а раз он нашел телефон, то мог просто позвонить в "скорую", но он сделал больше, чем сделали бы на его месте многие зрячие знакомые Габриэля. И ученый сделал это не ради дружбы с наследником огромного состояния, не ради того, чтобы заставить родителей Габриэля быть обязанными ему... Он сделал это ради незнакомого мальчишки. Он ведь совсем ничего не знал о Габриэле... Хотя нельзя утверждать, что не отвернулся бы, узнав, кто он на самом деле.

 

Том был... как оказалось, одним из тех, кто пытался лишить Габриэля наследства. Сам мальчик еще не понял, что чувствует по поводу самой аферы Бертолли, но в поступках Лауэна он не видел ничего плохого. Тот просто не отказался взять то, что ему предложили, его не в чем было упрекнуть, в отличие от Тони, который намеревался украсть чужие лавры.

 

От воспоминаний о своем мучителе Габриэля бросило в дрожь. Он сжался в комочек, пытаясь обнять себя за плечи, не потревожив затягивающиеся раны, и обрадовался, когда услышал шуршание пальцев по обоям в коридоре и легкие шаги. Как хорошо, что он теперь не один.

 

Лауэн с растерянным видом замер на пороге с большой дымящейся кружкой в руке, не желая отпускать стену, служившую ему ориентиром в абсолютной темноте. Но буквально мгновение спустя он все же, сдвинув брови, сделал шаг в комнату. Габриэль пошевелился, давая ему определить направление, и мужчина увереннее подошел к кровати.

– Тебе лучше выпить все, пусть и не сразу. Должен заработать желудок.

– Спасибо.

 

Лауэн только кивнул и собрался было уходить, но Габриэль не хотел отпускать его и ухватил за рукав халата, с надеждой заглядывая в лицо.

– Вы не посидите немного со мной? – спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал не слишком жалко, и подвинулся, освобождая место на кровати.

Казалось, мужчину удивило это предложение. Он изумленно поднял брови, но отказываться не стал и осторожно уселся на край.

Подобрать на ходу тему для разговора оказалось не так просто, но бульон был вкусным, о чем Габриэль не замедлил сообщить.

– Сейчас тебе что угодно покажется вкусным.

– Но это правда... - смутился он. Ему не хотелось навязываться, но оставаться одному ему не хотелось еще больше. - Вы... не любите, когда Вас благодарят?

– Я не люблю пустой болтовни.

Мальчик смутился еще больше и опустил глаза. Что ж, если так...

– Простите. Я, наверно, отнимаю Ваше время и отвлекаю от... чего-нибудь важного.

В ответ раздался горький смешок.

– О да, у меня столько дел... Я как раз намеревался почитать или поработать над новым рецептом.

– Простите.

 

Лауэн вздохнул и отвел спадающие на лицо волосы.

– Прекрати извиняться. Здесь нет твоей вины. И ты прав, я не люблю, когда меня благодарят. Никогда не знал, что на это отвечать. Впрочем, это не так часто случается.

– Возможно, вы могли бы к этому привыкнуть, если бы оставались врачом. Вы очень... внимательны... к пациентам.

Мужчина криво усмехнулся и покачал головой.

– Не ко всем. Сказать по правде, фармацевт из меня лучше, чем врач. Я был эндокринологом и всё, чем мог помочь своим пациентам – поставить диагноз и выписать рецепт. Большинство не могли обходиться без препаратов и должны были принимать их в течении всей жизни.

Габриэль с возрастающим интересом посмотрел на него и задумчиво спросил:

– Поэтому вы стали фармацевтом? Хотели создавать лекарства, чтобы лечить людей, а не просто поддерживать в них жизнь?

Лауэн усмехнулся.

– Я слышу по твоему голосу, что ты готов причислить меня к лику святых. Не надо обманываться на мой счет, меня никогда нельзя было заподозрить в незаслуженной любви ко всему человечеству. Я беспокоился только об одном человеке, и я не мог ему помочь, работая там же, где прежде.

 

С этим юноша мог бы поспорить. Может быть, это и не любовь к человечеству, но не каждый человек способен так любить другого, чтобы ради него кардинально изменить свою жизнь и работу. К тому же, его самого ученый не бросил, несмотря на то, что Габриэль не был тем единственным человеком, о котором он беспокоился. Юноша некоторое время колебался, но какое-то чувство, сродни легкой ревности, требовало узнать, кто же так дорог мужчине.

 

– Вы скажете, что это не моё дело, и будете правы, но если можно, я все-таки спрошу... Кто этот человек, которому вы не могли помочь?

 

С лица мужчины пропал даже намек на улыбку, оно стало похоже на восковую маску – полупрозрачное и неподвижное. Это очень напомнило подвал, и Габриэль испугался, что спрашивать об этом было не лучшей идеей.

 

– Мой брат.

 

Габриэль вспомнил, что именно место брата Лауэна он занял по приказу Тони. Он представил себе на том крюке раздетого и избитого другого мальчика и содрогнулся.

– Не расстраивайте себя лишний раз, – быстро прошептал он, обхватывая себя за плечи и тут же отпуская, когда пальцы коснулись толстой корки запекшейся крови. – Они ведь не смогли до сих пор его найти... Значит, он в безопасности, вам главное не пытаться связываться с ним в ближайшее время...

 

Лауэн тускло усмехнулся, приложил основания ладоней к векам, несильно нажимая, и отпустил – лицо сразу преобразилось, будто он снял маску.

– Узнаю того парня, который, вися на волоске от смерти, беспокоился, смогу ли я после этого смеяться, – поддразнил он уже более живым голосом.

– Похоже, можете. По крайней мере, надо мной. Но я рад этому.

– Я тоже рад. Аполлон прав: такие как ты не должны умирать.

 

Габриэль ощутил неловкость и, не зная, что на это ответить, предпочел сменить тему:

– Вам нужно поспать. Со мной теперь всё будет в порядке, а вы... У  вас очень усталый вид.

 

Мужчина склонил голову к плечу и улыбнулся только одним уголком губ.

– Похоже ты теперь понимаешь, что я испытываю, когда меня начинают благодарить?

Габриэль тоже неловко улыбнулся в ответ.

– Да, наверно, понимаю.

 

Лауэн поднялся, его лицо снова стало серьезным.

– Сначала тебе нужно принять душ и смажем раны, чтобы не развивалось заражение. Попробуй встать. Если тяжело, обопрись на меня, – он протянул мальчику руку. – Я побуду с тобой в ванной на всякий случай. Всё равно я не смогу тебя видеть, но если нужна будет помощь, ты сможешь позвать меня. Быстро обмойся, но ничего не размачивай и не отрывай – будет меньше шрамов. Если где-то нагноение, скажи мне, когда выйдешь из ванной.

 

К своему удивлению, Габриэль вполне уверенно стоял на ногах, и хотя большое расстояние он преодолеть бы не смог, в этом виновато было скорее отсутствие сил, а не травмы. Он постарался пройти в ванную, отвернувшись от зеркала, но на обратном пути остановился осмотреть себя.

 

Его тело выглядело пугающе, даже для него самого. Как живой образец всех видов травм из учебника по оказанию первой помощи. Кровоподтеки всех цветов от красно-синих до черных покрывали участки, где из-под запекшейся крови виднелась кожа, сам Габриэль казался поправившимся на несколько размеров из-за сильных отеков. Возможно, в первые сутки все выглядело еще хуже, но он надеялся, что через пару недель, когда сойдут синяки и воспаление, все будет не так уж плохо. По-настоящему глубоких открытых ран было либо немного, либо часть их них уже начали затягиваться, в пользу чего говорило и то, что он не умер от потери крови. Тони мог бы прикончить его несколькими хорошими ударами, но, видимо, тот всё же был профессионалом в своём мрачном деле и не хотел быстро убивать свою жертву, вместо этого стараясь причинить больше боли и растянуть это как можно дольше, чтобы вымотать бесконечностью пытки Лауэна. Хотя, учитывая, что Габриэль двое суток провел без сознания, свидетельствовало, что Тони перестарался.

 

Рассматривая свои спину и грудь, Габриэль не сразу обратил внимание на собственное лицо... Из зеркала на него смотрел совершенно незнакомый мальчик, и дело было не в бледной коже, ввалившихся щеках и темных кругах под глазами, дело было в самих глазах. Они были... другими. Он не смог бы сказать, что именно изменилось, но из-за этих глаз на того, кто отражался в зеркале, было тяжело смотреть, хотелось отвернуться. Хорошо, что единственный человек, который находился рядом, не мог этого видеть.

 

 

Лауэн помог ему обработать и перевязать раны, сменить белье на кровати, убедился в отсутствии температуры и устроился рядом в кресле.

 

– Разве Вы не собираетесь ложиться?

– Вряд ли я смогу заснуть, – он пожал плечами.

– Но вы не спали несколько суток.

– Если я почувствую, что засыпаю, то высплюсь и здесь, но я не хочу лежать без сна, уставившись в темноту, – вряд ли он мог забыть, что теперь его всегда окружает темнота, так что напоминать ему об этом не имело никакого смысла.

 

Мужчина не сказал ничего больше, но Габриэлю показалось, что он понял причину. Ему тоже не хотелось оставаться одному или выключать свет, но если сам он мог в любой момент открыть глаза и убедиться, что все закончилось, то для Лауэна кошмар мог продолжаться и после пробуждения. Любые живые звуки, даже дыхание спящего неподалеку человека, могли помочь ему вернуться к реальности, если вдруг покажется, что они все еще там.

 

 

 

#

Габриэлю снился ухмыляющийся Тони с бритвой в руке, шепчущий ему на ухо: "Ну вот я и нашел тебя". У его ног лежал мертвый Лауэн, весь в крови и со свернутой под неестественным углом шеей. Из его пробитых ладоней торчали огромные гвозди. "Он умер из-за тебя, – ухмылялся мерзавец. – Он не знал формулу, но пытался тебя спасти, когда ты был на его нынешнем месте, а ты молчал и позволил ему умереть...". Сон был настолько реальным, что он мог почувствовать влажное дыхание на щеке, холод лезвия на своей коже и запах крови, разлитый в воздухе. Но куда хуже были мертвые глаза Лауэна, глядящие прямо на него.

 

Габриэль проснулся от того, что кричал, громко и надрывно, и почти сразу осознал, что чужие заботливые руки осторожно обнимают его, чуть покачивая, и успокаивающе гладят по перебинтованной спине и по волосам. Он, дрожа, вцепился в мужчину, не желая отпускать и радуясь, что тот рядом, и есть возможность убедиться, что с ним все в порядке.

 

– Тшшш, успокойся. Все прошло. Это просто сон.

 

Габриэль почувствовал, как по щекам катятся слезы, и еще сильнее вжался в плечо мужчины.

– Мне снилось...

– Не важно, – перебил его низкий успокаивающий голос, не давая снова погрузиться в отчаяние от воспоминаний. – Просто забудь.

Лауэн еще какое-то время держал мальчика, а потом позволил ему снова лечь, и Габриэль был рад, что тот не может видеть его красных глаз. – Тебе нужно еще поспать, постарайся не думать о плохом.

– Я вас разбудил? – он прошептал, потому что не был уверен в своем голосе.

– Не беспокойся об этом. Кто хочет спать, будет спать даже стоя и посреди рыночной площади.

– Вы... не ляжете рядом?

Лауэн колебался какое-то мгновение, но все же лег поверх одеяла рядом с мальчиком.

– Ты меня больше не боишься?

– Нет. Я вам доверяю.

Мужчина грустно улыбнулся и покачал головой.

– Всё-таки ты удивительный не-ребенок.

#

 Габриэль уже давно не просыпался так хорошо отдохнувшим. Ему давно не было так тепло, что сейчас означало именно "тепло", а не "не холодно". Рядом было слышно тихое глубокое дыхание Лауэна. От этого на душе становилось спокойнее – он не один. За окном ярко светило солнце, указывая, что время близится к обеду. Раньше он никогда не просыпался так поздно, но вставать ему не хотелось. Не хотелось даже шевелиться, чтобы не разбудить мужчину – неизвестно, когда тому удалось заснуть.

 

Сейчас, когда разгладились складки между бровей и у губ ученого, делающие его лицо серьезным и даже жестоким, он выглядел намного моложе и уязвимее. Его губы уже не были такими бледными, сама кожа осталась светлой, но приобрела живой оттенок. Светло-русые волосы растрепались, на щеки падали длинные тени от ресниц. Габриэль был рад, что мужчина может, наконец, выспаться, и не собирался беспокоить его. Впервые с тех пор, как они выбрались из того ужасного места, он вспомнил его имя – Том. Сейчас его хотелось назвать Томом.

 

Какой он на самом деле? Думал Габриэль, рассматривая молодого человека перед собой и борясь с желанием коснуться пальцами его лица. Ведь тот "герр Лауэн", кого видели Тони и охранники в подвале, был не настоящий Том... Тот, кто целовал его, так нежно и искусно, несмотря на оскорбительные слова... Габриэль вспыхнул от воспоминаний о тех мгновениях. Это было унизительно, но его тело... Он предпочитал не думать о своей реакции... Но был ли это настоящий Том? И который? Который мог заставить гореть в его руках или тот, кто едва не убил одним презрением в голосе? Он сказал, что способен убить. Он сказал, что способен оставить страдать... Был ли он тогда Томом? Сейчас, глядя на молодое спокойное лицо и ровно вздымающуюся грудь, Габриэль не верил его словам. Кто заставил его стать таким? Кто виноват в том, что ему пришлось стать герром Лауэном? Вот здесь, сейчас – он. Том. И вчера, склонившийся над ним с обеспокоенным выражением, был Том. И бросивший престижную и оплачиваемую работу ради своего брата был Том. Том – такой же уязвимый и живой, как его имя. Габриэль еще долго лежал, глядя на молодого ученого, пока не уснул снова.

 

Когда он в следующий раз открыл глаза, его встретил внимательный взгляд каре-зеленых глаз. Габриэль даже вздрогнул – настолько неожиданно было заметить на себе такое пристальное внимание. Но эта иллюзия продержалась лишь до тех пор, пока он не провел рукой перед лицом Лауэна – тот не моргнул и не изменил направления взгляда.

– Доброе утро, – поздоровался он.

– Доброе, – ответил Габриэль, немного разочарованный.

Конечно, было маловероятно, что зрение вернулось к Тому ни с того ни с сего за одну ночь, но хотелось, увидеть его осмысленный взгляд.

– Как тебе спалось?

– Хорошо, спасибо. Я чувствую себя намного бодрее. А вам?

– Тоже неплохо, я замечательно отдохнул. Покажи мне свой лоб, – он протянул руку к мальчику и удовлетворенно хмыкнул. – Сегодня еще поколем антибиотик и закончим на этом. Без показателей крови сложно говорить о чем-либо, но температуры у тебя нет, а ты еще слаб, не хочу колоть такой сильный препарат без необходимости.

– Хорошо, – что-то, а спорить с Лауэном, когда тот заботился нем, Габриэль не собирался, даже если забота заключалась в очередном болезненном уколе.

– Я бы рекомендовал тебе начать вставать. Когда человек все время лежит, он быстро слабеет.

– Я и сам хоте спросить, можно ли. Можно заказать продукты с доставкой. Вы не поможете мне составить список? Я не очень хорошо ориентируюсь в местных производителях.

– Помогу, – Лауэн сел на кровати и спустил ноги, водя ими из стороны в сторону в поисках тапочек.

– Левее.

Мужчина подвинулся немного, находя то, что искал, но не было похоже, чтобы это сделало его счастливее.

–  Хотите, я дам Вам спортивный костюм? Все остальное, боюсь, будет мало...

Лауэн кивнул и поднялся.

– Думаю, ты лучше меня сориентируешься на собственной кухне. Я подготовлю лекарство и позову тебя.

 

 

Сегодня Габриэль действительно чувствовал себя лучше. По сравнению со вчерашним, разумеется. Его шатало от слабости, ныли мышцы, болели порезы и разрывы то здесь то там, так что он не мог шевельнуться, не поморщившись и не сцепив зубы, но звон в голове и цветные круги перед глазами больше не были его постоянными спутниками.

Шагом к хорошему настроению стали привычная одежда и обувь. В камере туфель у него не было, а футболка и тонкие летние брюки мало подходили для постоянного пребывания там. Однако он оценил их существование после того, как с ними пришлось расстаться. Габриэль почувствовал, что жизнь начинает возвращаться к нему, когда надел джинсы, водолазку и худи без рукавов. И пусть одежда лишь раздражала забинтованные раны, слишком плотно прилегая к ним, чувство уверенности в себе он ценил сейчас куда больше: одежда была подтверждением, что он больше не был в подвале. Дело было даже не в ранах, которые покрывали почти все его тело от локтей до колен – мимоходом Габриэль подумал, что вряд ли в ближайшее время сможет носить на людях футболку или майку, если сможет когда-нибудь вообще – куда важнее было то, что под слоями одежды он чувствовал себя необъяснимо защищенным, и едва ли летняя жара, бинты или косые взгляды могли бы заставить его расстаться с чем-либо из надетого. Не то чтобы на него было кому косо смотреть...

 

Из пригодных продуктов, не считая соусов и приправ, остались консервы с тунцом и спагетти. Казалось бы, после Италии, где четыре из пяти блюд готовятся с использованием макаронных продуктов, Габриэль должен бы обходить соответствующий отдел стороной, но ему на самом деле они нравились, и, пусть это и смешно звучало, спагетти остались прежними даже тогда, когда весь остальной мир вокруг него изменился. Габриэль был рад, что когда-то поддался желанию оставить в своей жизни какое-то постоянство.

Поставив на плиту воду, он отправился в свою комнату.

 

 

На дне чемодана с вещами лежал его мобильный. В Германии звонить было некому, так что он не доставал его и не менял итальянский номер. Прошло больше двух недель с тех пор, как он в последний раз разговаривал с матерью – как её сын, а не как случайный прохожий – и ему было важно знать, звонила ли она ему. Конечно, обычно он звонил ей первым, но она ведь знала его номер... А две недели – достаточный срок, чтобы начать беспокоиться.

 

Телефон, конечно, разрядился, поэтому Габриэлю пришлось выждать еще пять долгих минут, пока аппарат наберет достаточно заряда, чтобы включиться и принять сообщение о пропущенных звонках.

 

Звонок был только один. Вчера.

Он грустно усмехнулся: если бы не Лауэн и их невероятная удача, то вчера могло бы быть уже поздно.

Недолго думая, он набрал номер.

 

– О, bonjour, mon cher!* – послышался в трубке веселый щебет. – Я звонила вчера, но ты был недоступен. Ездил куда-то?

– Да, - хрипло ответил он и откашлялся, прикрыв трубку рукой. - Я решил поехать... в горы. В городе слишком душно.

– Ты давно не звонил... и у тебя странный голос. Все хорошо?

Габриэль еще раз прочистил горло и выдавил улыбку, чтобы звучать бодрее.

– Да, всё хорошо, - заговорил он быстрее и стараясь звучать как можно более похоже на себя прежнего. - Просто слишком... ммм... насыщенные дни.

– Габриэль... – в её голосе слышалось наигранное удивление, – у тебя, конечно, как раз тот возраст... но... Я хочу сказать, это так не свойственно тебе... Неужели мой обычно благоразумный сын пустился во все тяжкие?..

Какое-то время он молчал, пока до него не дошло, о чем она подумала, и рассмеялся горьким невеселым смехом.

– О, maman, неужели ты думаешь, что твой благоразумный сын настолько неблагоразумен, чтобы позвонить тебе через пару часов после... вечеринки? Мы вчера и сегодня поднимались весь день, я устал, да еще горло прихватило... скорее всего, из-за воды в ручье, а может, из-за того, что спал на земле... Но это ерунда. Я хотел бы, чтобы ты была рядом и увидела, как здесь чудесно... Особенно реки. Ты помнишь горные реки? Они не очень чистые и очень холодные, но от них просто захватывает дух. И воздух... Генуя пропахла рыбой, по такой жаре она портится в считанные часы. А здесь свежо, как будто это другой конец света... – он рассказывал и рассказывал ей о несуществующем путешествии, пока не понял, что больше не может больше справляться с голосом и, отведя телефон подальше, намеренно закашлялся, чтобы скрыть слезы.

– Тебе нравятся горы, да? Йохан их тоже всегда любил...

По спине Габриэля пробежала дрожь при упоминании отца.

– Мама... – судорожно выдохнул он.

– Что?

– Скажи... Какие у вас отношения с Фредериком?

Какое-то время в трубке слышалось молчание.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я знаю, что ты вышла замуж только потому, что компании нужен был глава, для которого наши интересны и его собственные будут неразделимы... Но ведь прошло уже много времени. Я далеко, а ты там совсем одна. Вы... ладите с ним?

– О... Сын, я вовсе не хочу, чтобы ты считал меня мученицей. Фредерик, он... Мне тяжело обсуждать это с тобой, но то время, когда этот союз был лишь политической необходимостью, прошло.

 

На её языке это означало: "Я счастлива с ним", и Габриэлю не нужно было других признаний.

– А... вы не думали о совместных детях?

Она напряженно рассмеялась.

– Ну и вопросы у тебя сегодня. Думаю, планировать ребенка в сложившихся обстоятельствах было бы несправедливо по отношению к тебе, правда?

– То есть вы его не планировали?

– Если бы мы планировали, ты бы знал об этом.

 

Габриэлю с детства была знакома эта игра. Невинные вопросы, на самом деле подразумевающие: "Я знаю твой секрет", и такие же невинные ответы, говорящие: "Это блеф, я не представляю о чем ты. Если что-то знаешь, скажи это первым". Одним из условий было – не соврать. И, возможно, они этого ребенка действительно не планировали, так что её даже нельзя было обвинить во лжи.

 

– Что ж, я счастлив, что у вас всё хорошо. Не смогу сегодня много говорить, не хочу остаться без связи в горах... Я рад был снова услышать твой голос.

– Зайка, ты говоришь так, будто больше не рассчитывал на это. Ты ведь знаешь, что, хотя я и не могу быть рядом, ты всегда можешь мне позвонить, даже среди ночи. Мысленно я всегда с тобой.

– Знаю. Я тоже. Передавай Фредерику привет.

– Обязательно передам, он будет рад. Хорошо вам развлечься.

– Merci, maman, au revoir.

– Аu revoir, mon cher.**

____________________________

Прим.автора: весь разговор Габриэля с мамой происходит на французском.

* – Здравствуй, мой дорогой!

** – Спасибо, мама, до свидания.

– До свидания, мой дорогой.

_______________________

 

Он просидел так какое-то время, глотая готовые прорваться отчаянные слезы и глядя на потухший дисплей, и чужое присутствие скорее почувствовал, чем услышал.

– Тебя искали?

– Нет, – Габриэль поморгал и незаметно глубоко вздохнул, возвращая себе самообладание. – Я предупреждал, что буду путешествовать.

Лауэн сложил руки на груди и оперся плечом о косяк.

– Если бы мой ребенок отправился путешествовать, я заставил бы его звонить мне в два раза чаще.

– Италия – горная страна, не везде есть связь.

– Горы – это дополнительный повод для беспокойства, а оправдание, чтобы не звонить. Сколько дней ты провел там?

– Двенадцать, – прошептал он, глядя на дату на дисплее.

– Всё это время "в горах не было связи"?

Габриэль промолчал.

– К тому же, ты не в Италии, - продолжил Лауэн.

– Вы... обвиняете меня в чем-то?

– Я просто пытаюсь понять, почему ты болтаешься один неизвестно где, а не проводишь каникулы со своей семьей?

Габриэль запустил пальцы в волосы, раздумывая над ответом.

– Я и сам хотел бы знать.

Брови Лауэна недоуменно сошлись в одной точке:

– Объясни.

– Это долгая история. Не уверен, что сам себе могу всё объяснить.

Том не спеша вошел в комнату и, нащупав край кровати, сел.

– Я никуда не тороплюсь.

– Вы в самом деле хотите знать?

– Почему нет?

Габриэль пожал плечами и поднялся.

– Тогда лучше продолжим разговор на кухне, вода для спагетти, наверно, уже закипела.

 

Коридоры в квартире были узкими, и это не могло не радовать сейчас: Габриэль мог идти достаточно быстро, и вместе с тем – лишь в шаге от мужчины, так что тот без труда ориентировался по его движению, хотя вряд ли позволил бы себя проводить.

 

Юноша наполнил кастрюльку и сел за стол напротив мужчины, начиная бездумно гонять одну из упавших макаронин. Ученый не торопил его, но, когда молчание стало затягиваться, всё же спросил:

– Ты собираешься начать или это был лишь повод уйти от неудобного разговора?

– Нет... то есть, я не очень представляю, с чего начать...

 

Белая узкая ладонь Лауэна накрыла макаронину, прекращая его развлечение.

– Тебе сложно сосредоточиться?

 

Мальчик поднял на него глаза и вздохнул.

– Нет. Просто всё и до этого похищения было не просто, а теперь я тем более не знаю, что обо всем этом думать. Вы скажете, что я трус и дурак, но, возможно, я просто не хочу об этом задумываться, чтобы не прийти к выводам, которые мне не понравятся.

 

Лауэн нахмурился, сосредоточенно потирая лоб, и, глубоко вздохнув, перевел взгляд туда, где, по его мнению, находился мальчик. Складка между его бровей разгладилась, он чуть подвинулся и сжал длинными пальцами руку.

– Нет. Проблема в том, что ты уже задумался. А теперь пытаешься убедить себя, что этого не было. Я прав?

 

Его выражение лица, голос, и интонации – все это напомнило Габриэлю те мгновения, когда он висел в объятьях этого мужчины и жалел, что они не были знакомы раньше. Вот оно – исполнение его желания и возможность познакомиться ближе. Вот он сидит совсем рядом... Габриэль был готов прямо сейчас вернуться в тот подвал, и пусть его снова ждали бы пытки – только бы еще раз почувствовать, как бережно эти надежные руки обнимают его.

 

– Да, – прошептал он, опуская глаза и чувствуя, как их начинает жечь, а на щеках появляется первая влага.

 

Он не понимал, что с ним происходит – в который раз за день он готов разреветься... Да, он не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то так разговаривал с ним, но ведь не из-за этого же сейчас щиплет в носу? Неужели он настолько жалок, что готов принять жалость человека, которому, возможно, еще хуже, чем ему?

Глубоко вздохнул, Габриэль постарался собраться и покачал головой:

– Хорошо, я расскажу, только... будет лучше, если вы будете задавать вопросы, потому что я не уверен, что у меня получится связанный рассказ.

– Хорошо. Расскажи для начала о своей семье. Как давно ты не живешь с ними? Так весь было не всегда?

Габриэль хмыкнул.

– Вы не из тех, кто начинает с простых вопросов, да? Думаю, все началось со смерти моего отца. Мне тогда было семь. Маме скоро прошлось снова выйти замуж, потому что семейное дело шло из рук вон плохо. Наш дом был перезаложен несколько раз... – Габриэль замолчал, словно потерявшись в воспоминаниях.

– Тони сказал, что она вышла за лучшего друга твоего отца, это так? – спросил Лауэн, когда понял, что продолжения может ждать еще очень долго.

– Да. Кому еще она могла доверять?

Мужчина едва заметно усмехнулся.

– У тебя странное представление о дружбе и доверии. И что потом?

– Почти сразу после их свадьбы меня отправили в престижную школу в Англии... Вообще-то это было неплохо, даже интересно, – Габриэль, не отрываясь, смотрел на свои руки, как будто, стоило отвести взгляд, и воспоминания сразу бы исчезли. – Я жил там в течение учебного года, а когда наступили каникулы, мне сказали, что будет лучше, если я проведу их с родителями отца, – он снова замолчал.

Лауэн задумчиво водил пальцем по губам.

– Обычно так бывает, когда родители хотят отдохнуть от детей, но в твоем случае это... неожиданно – ты и так отсутствовал весь год.

Мальчик в ответ на это лишь пожал плечами.

– Возможно, но тогда это не вызвало у меня вопросов. И я сам не был против: у меня были хорошие отношения с бабушкой и дедом, пока я был младше.

– Следующие каникулы тоже провел у них?

– Да, и еще через год – тоже. Но тогда у меня уже начинался переходный возраст... Жить в пригороде Мюнхена с пожилыми родственниками было, мягко говоря, не так интересно, как в школьном общежитии в Лондоне. Кроме того, я совсем перестал быть похожим на отца... Я просто вырос и перестал быть маленьким и забавным, – это прозвучало с такой болью, что Лауэн крепче сжал его руку.

– Ты не должен винить их. Твоя мать не имела права сваливать твое воспитание на посторонних людей.

– Я знаю. Я их не виню. Я вел себя как капризный избалованный ребенок и наговорил им много такого, чего не думал на самом деле. Но они не должны были обвинять её в том, что я не их внук. Я ругался с ними и за себя и за неё, и это не делало нашу жизнь проще. Я продержался три недели, а потом попытался сбежать.

– Куда?

– На вокзал. Я хотел уехать домой, но меня вернули и на остаток лета заперли в бывшей детской комнате отца. Без телевизора, без телефона, только со старым письменным столом и университетскими учебниками. Никто не объяснил, почему я не могу вернуться домой или провести хотя бы неделю у друзей из школы, – Габриэль вздохнул. – На следующий год я оставил свой адрес ближайшим друзьям, и мы решили, что первый, кто договорится с родителями, заберет меня оттуда. Поэтому, когда к дому подъехала незнакомая машина, и водитель назвал имя моего друга, я сел в неё, не раздумывая. Так меня похитили в первый раз.

Лауэн нахмурился.

– Да, ты упоминал об этом. Тогда всё было так же? Я не имею в виду... то, что сделал Тони...

– Нет, тогда я провел там не больше суток. Они хотели получить выкуп и угрожали маме... Меня несколько раз ударили, но не собирались убивать. После этого я не мог больше оставаться в Мюнхене и не мог вернуться в Лондон, так что вскоре оказался в Италии, – Габриэль отвел глаза и глубоко вздохнул. – Собственно, кроме страны, ничего не изменилось, разве что я на собственном опыте понял, почему мне нельзя вернуться домой, – к концу речи его голос опустился почти до шепота. – Видимо, это меня ничему не научило, потому что в этот раз я снова попытался...

 

Лауэн молчал. Габриэль тоже долго молчал, и наконец осторожно высвободил руку из его пальцев.

– Вы думаете, я это всё выдумал, – ровно проговорил он.

– Нет.

– Тогда почему молчите?

Мужчина вздохнул.

– Я никогда не был таким, как ты, но это не значит, что я не могу тебя понять.

– Каким "таким"?

– Ты замечаешь в близких людях только хорошее и оправдываешь их, чтобы они ни сделали. А я всегда был категоричен, особенно в твоем возрасте. Для меня белое всегда было белым, а черное – черным. Ты приехал сюда тайком, чтобы увидеть свою семью хотя бы издалека, но увидел больше, чем хотел. Тони сказал, что у тебя появилась сестра, так? И она живет с ними, а ты нет. Но не смотря на это, ты не хочешь верить, что ты не дома, потому что ты не нужен дома. Но это твое право, я могу тебя понять. И если всё именно так, как ты рассказал, я тоже не вижу смысла в твоем последнем похищении и намерении убить тебя. Возможно, тобой собирались шантажировать отчима, но он отказался от торга, и им не осталось ничего, как убить тебя. Какого бы низкого мнения я не был о твоей матери, мне не верится, что она имеет к этому какое-то отношение.

 

Габриэль отвел взгляд и прикрыл глаза, пытаясь сохранить самообладание. Ему не хотелось сейчас обсуждать её.

– Вы жестоки, но наверно, врач и должен быть таким, - произнес он наконец. - А что насчет моей глупости и безответственности? Ничего не скажете по этому поводу?

Лауэн криво усмехнулся, но ухмылка вышла невеселой.

– Не вижу необходимости сообщать очевидное, особенно когда ты уже наказан за них.

 

Несмотря на стоящие в глазах слезы, Габриэль улыбнулся. Он всё больше проникался доверием и симпатией к этому мужчине. Жалости к себе он не вынес бы, но Лауэн не собирался его жалеть. Он не делал проблемы даже из похищения, плена и пыток, предпочитая разобраться с последствиями и идти вперед. Габриэль был рад, что рядом с ним оказался именно такой человек, и рад, что у него есть возможность поучиться у него.

 

– Давайте позавтракаем. Все уже готово, – он поднялся, начиная доставать блюда и раскладывать на них пасту с тунцом.

Габриэль поставил перед мужчиной тарелку и приборы и снова занял место напротив. На его собственной тарелке лежала всего ложка макарон, но даже в том, что он сможет съесть хотя бы это, он сомневался.

 

– Тебе лучше пока не есть много жирного, прошло слишком мало времени. И запей чем-нибудь теплым.

– Хорошо, – Габриэль намотал на вилку спагетти, но, просидев, глядя на нее две минуты, так и не смог заставить себя взять их в рот.

Вместо этого он вздохнул и встал, чтобы поставить греться чайник.

 

Лауэн тоже взялся за вилку и нож и попытался намотать спагетти. Но не видя их, сделать это было сложно. Ему удавалось приблизительно раз из пяти, но и тогда он не всегда успевал донести их до рта – масло от тунца сделало их скользкими и изворотливыми. Габриэль не мог смотреть на его попытки без отчаяния и проклинал себя за то, что не купил тогда ракушки или лапшу. Но он не мог в таком деле предложить свою помощь. Том ни за что не согласился бы, чтобы кто-то кормил его, да и Габриэль на его месте – тоже. Наконец, съев едва ли треть того, что лежало у него на тарелке, Лауэн отложил приборы и с самым независимым видом отодвинул тарелку от себя.

– Спасибо, – пробормотал он.

– Пожалуйста, – ответил расстроенный Габриэль.

 

Комнату наполнило неловкое молчание.

– Что собираешься делать дальше? – спросил мужчина, когда тишина стала почти невыносимой.

– Сегодня или вообще?

– Вообще.

– Пока не знаю. Наверно, останусь здесь. Я не могу вернуться в колледж. Если меня предал мой сосед, то там больше не может быть безопасно, так что придется пропустить этот год.

– Наверняка, в твоем колледже существует дистанционное обучение.

– Но мне все равно придется поехать на сессию.

– Это будет не сегодня и не завтра. До января ты сможешь что-нибудь придумать... сдашь все досрочно, чтобы не встречаться с однокурсниками.

Габриэль вздохнул.

– Наверно, вы правы. А вы?..

– Я...

– Вы можете... – он собирался сказать, что был бы рад, если бы Том остался на неопределенное время, но Лауэн ответил раньше.

– ...подожду еще день, чтобы убедиться, что ты теперь будешь в порядке, и попрошу вызвать мне машину.

 

Глаза Габриэля распахнулись, с лица медленно сошла краска. Наверное, глупо было надеяться, будто Том захочет остаться с ним, но он думал, что у них будет хотя бы какое-то время.

– Зачем вам уезжать? - Он судорожно пытался придумать, какая причина сможет заставить Тома задержаться, но ничего достойного в голову не приходило.

– Ты уже пришел в себя, если к вечеру температура не вернется, мне нет необходимости и дальше оставаться здесь.

– К-куда вы поедете?

– Я еще не думал над этим.

– Но... Вы ведь не можете вернуться домой или поехать к знакомым, В-вас найдут...

– Это мы еще посмотрим...

Это было сказано таким голосом, что Габриэлю стало плохо. Было похоже, что мужчина не только не собирался избегать опасности, но и намеревался свести счеты с её источником. Та картина из сна Габриэля, красочная и четкая, с мертвым мужчиной у его ног, встала перед ним, словно была пророчеством.

– Нет, – он в одно мгновение оказался на ногах, инстинктивно заслоняя проход и хватая Тома за плечи. Отчаянный ужас сковал все внутренности, голос дрожал, и он уже не осознавал, что говорит и делает. – Вы не можете... Вы не должны... Вы ведь слепы, вы даже не увидите своих врагов... Я никуда вас не отпущу! Вам нужна забота, вы сами не способны даже...

 

Лауэн медленно поднялся, упершись взглядом туда, где находился Габриэль, его лицо стало холодным, как тогда, в подвале, глаза сузились, тонкие черты заострились.

– Ради твоего же блага рекомендую прекратить истерику, иначе я покажу, на что я способен, – голос его был ледяным, будто он разговаривал с Тони, и это немного отрезвило Габриэля. После того участия, которым он был пропитан совсем недавно, услышать это оказалось неожиданно больно. – Ты ошибаешься, если думаешь, что можешь указывать мне только потому, что я не вижу. Можешь не утруждать себя, вызовом машины, я уйду сам, – он осторожно отодвинул мальчика в сторону, направляясь к выходу.

 

Юноша в отчаянии смотрел ему в спину.

– Но вы не знаете района! Вы даже не представляете, в какую сторону идти!

– Это уже не твоя забота, – мужчина бросил он через плечо, ведя рукой по стене и направляясь к гостевой комнате. – Если хочешь, чтобы я тебя уколол, тебе лучше подойти сейчас. Позже это придется делать самому.

 

Габриэль бросился за ним, пытаясь на ходу придумать что-то, что могло бы заставить его остаться.

– Но зачем вам уезжать? Вы можете оставаться здесь столько, сколько будет нужно.

– Кому нужно?

– Вам.

– Мне это не нужно.

– Но...

Лауэн резко обернулся.

– Хочешь убедить меня, что лучше знаешь, что мне надо?

Габриэль молчал.

– Я так и подумал, – он развернулся и прошел в комнату. – Если ты надумал – ложись, – он указал на диван, прошел к столику, на котором были приготовлены шприц и ампула с лекарством, и, нащупав новокаин, начал вскрывать его.

– Подождите! – Габриэль стоял у порога, не чувствуя себя готовым войти, чтобы сейчас всё вот так закончилось. – Постойте... Том...

 

Что-то в его голосе заставило Лауэна остановиться, чуть повернув светлую голову в его сторону.

Мальчик прислонился спиной к косяку и запрокинул лицо вверх, невидящим взглядом глядя в потолок.

– Если я... встану на колени и [i]попрошу[/i] вас остаться, это что-нибудь изменит? – это прозвучало спокойно и безэмоционально, возможно, даже слишком, как у человека, смирившегося со своей участью, и Лауэн заметил это.

– Почему?

– Я... боюсь оставаться один, – его голос опустился до шепота. – Я больше не вынесу одиночества. Если останусь с собой один на один, то просто сойду с ума.

Лауэн опустил голову и какое-то время стоял неподвижно. Вся его поза говорила о том, что ему нелегко дается это решение: взгляд застыл неподвижно, пальцы, в которых он сжимал так и не распечатанный шприц, подрагивали.

– Это действительно нужно тебе? – выдохнул он, наконец. – Ты просишь меня остаться не из-за какой-нибудь идеи типа "долга за лечение", "заботы о нуждающемся" или еще чего-нибудь в том же духе?

– Да, это нужно мне. И это один из самых эгоистичных поступков в моей жизни.

– Хорошо, – проговорил он и опустился на диван, будто его разом покинули все силы. Какое-то время он сидел, глядя перед собой и рассеянно водя ладонями по плечам, будто пытался согреться, и, наконец, повернулся к Габриэлю. – Как думаешь, ты в состоянии без вреда для себя пережить часовую прогулку?

– Да.

– Тогда сейчас иди сюда и ложись, а где-нибудь через час оденься и вызови машину.

Гибриэль с облегчением кивнул, но не мог не спросить:

– Куда мы поедем?

– За деньгами.

– Но они у нас есть.

По тому, как сверкнули глаза Лауэна, он понял, что сболтнул глупость.

– Может быть, я слеп, – с расстановкой проговорил Том, – но я способен о себе позаботиться. До тех пор, пока я в здравом уме и могу пошевелить хотя бы пальцем, я не стану жить на деньги школьника.

 

Габриэль счел лишним напоминать, что он уже не школьник, он просто был рад, что мужчина остается с ним.  Пусть и сама необходимость выйти из дома не вызывала в нем большой радости.