NICO-CHAN

Глава 5: На что способна забота

 

 

Поездка хорошо отразилась на Габриэле. Дружеские объятия Тома, выигранная битва со своим страхом и обретение близкого человека, с которым его теперь связывал не один секрет, вернули ему веру в то, что его жизнь не закончилась в том подвале. Он был уверен, что способен даже на поход в супермаркет, но Лауэн отклонил эту идею и настаивал, чтобы он вернулся в постель. Все попытки убедить ученого, что он не утомился, большую часть времени проведя в машине, разбивались об уверенность того, что стресс утомляет сильнее физических нагрузок, а необъяснимым образом появившаяся жажда деятельности объясняется повысившимся уровнем адреналина. Габриэль вынужден был признать, что в словах мужчины был смысл. Он знал, что еще не готов к длительным прогулкам и в глубине души боялся, что к вечеру ему может стать хуже, но отсрочка лишь означала, что скоро ему придется ещё раз собраться духом и покинуть безопасные стены их убежища.

 

Они уже подъехали к дому, когда начался дождь. Капли барабанили по крыше, собирались на окнах и тонкими струйками стекали вниз по стеклу.

Все это напомнило Габриэлю о четырех годах, проведенных в Лондоне. Теплый камин, веселая компания таких же, как он, обеспеченных и не нужных дома детей. Хорошие были годы. Лучшие из тех, что прошли после смерти отца. Он иногда тосковал по дому, но в пансионе, где он жил в течение учебного года, все были в таком же положении, да и он был слишком мал, чтобы долго грустить.

Возможно, тревога и волнение действительно подняли его адреналин, и недостаточное питание напоминало о себе – Габриэль чувствовал себя уставшим, но возвращаться в постель не хотел. Да, под одеялом будет хорошо, но там он снова будет один. Вряд ли Лауэн всегда будет сидеть рядом с ним. Может быть, стоит подумать о том, чтобы завести кошку... Он вздохнул и, тоскливо окинув взглядом путь до своей комнаты, снова посмотрел на ученого.

 

– Отдохни. Переутомление не приведет ни к чему хорошему.

– Вы не будете против... – Габриэль глубоко вздохнул, будто готовился к прыжку в воду, – ...посидеть со мной, если я лягу в гостиной? – возможно, голос прозвучал слишком наиграно равнодушно, и он искоса глянул на ученого, чтобы понять, заметил ли он.

Но Лауэн лишь пожал плечами:

– Сегодня у меня нет неотложных дел.

 

Габриэль устроился на диване с подушкой и одеялом. Том сел в кресло. Всего в нескольких шагах, но дальше, чем Габриэль хотел бы. Ему снова было холодно. Несмотря на толщину, одеяло его почти не согревало. О чем начать разговор он не имел представления.

 

– Думаю, ты мог бы в ближайшее время составить себе расписание, – произнес мужчина, прерывая начинающую давить тишину. – Раз ты теперь не будешь учиться с группой, я не вижу смысла ждать сентября.

 

Габриэль кивнул, но голос выдал испытываемую им боль.

– Почему бы нет, каникулы всё равно что-то не задались...

– Ты не обязан всё время сидеть за учебниками. Просто тебе будет легче, если найдешь, чем себя занять, чтобы не думать все время... – он неожиданно оборвал сам себя. – Делай перерывы когда чувствуешь, что устал. Что ты изучал в колледже?

– Я закончил только первый курс, – он сделал вид, что не заметил оговорки Тома, – у нас пока были лишь общеобразовательные предметы. Но мне нравится учиться, я не из тех, кого нужно заставлять брать в руки книгу, просто... это всё, чем я занимался всё лето, пока не приехал сюда. Можно сказать, я потому и приехал, что переделал всё, что было задано и не нашёл себе другого занятия.

– А что ты планируешь изучать в будущем?

Габриэль внимательно посмотрел на ученого, прежде чем ответить:

– Высшую химию, физику и биологию. До этого я изучал их только факультативно.

 

Лауэн тяжело вздохнул и сжал пальцами переносицу.

Габриэль продолжил наблюдать за ним, не зная, как это расценить.

– Не одобряете мой выбор?

Том лишь покачал головой.

– Честно говоря, я надеялся на экономику или право. Высшая химия и физика – не те предметы, которые можно без труда изучить дома.

 

Губы мальчика изогнулись в несмелой грустной улыбке.

– Я могу расценить это как предложение помощи, – то ли спросил, то ли предупредил он.

 

Лауэн насмешливо вскинул бровь, складывая руки на груди, и был почти готов сказать что-нибудь легкое и остроумное, что могло бы разрядить атмосферу и заставило Габриэля смеяться, но лицо мужчины вдруг застыло, легкое беззаботное выражение покинуло его, и сам он будто постарел на десять лет.

– Я помог бы тебе, – проговорил он чужим голосом, – будь у меня хотя бы возможность проверять твои работы.

 

Габриэлю показалось, что воздух в комнате резко похолодел, даже волоски на руках встали дыбом из-за гусиной кожи. Том отлично умел держать лицо, но мальчику вовсе не хотелось, чтобы Том делал это при нём. Вполне достаточно было того, что почти любой разговор так или иначе касался их плена, и раз уж избежать этого было невозможно, то по крайней мере он мог сделать его... терпимым, раз уж приятным он не мог бы стать ни при каких обстоятельствах. Следующие его движения были инстинктивными, и о том, как это выглядит, он даже не подумал. Он поднялся с дивана, прихватив с собой одеяло, и опустился на пол рядом с креслом мужчины, прислоняясь виском к его бедру. Только сделав это, он подумал, что мужчина может вовсе не оценить такое проявление чувств, тем более, что жалости он бы к себе не потерпел. Конечно, со стороны Габриэля это не было жалостью, это было участие и желание поддержать, но Том запросто мог дать ему понять, кто из них двоих здесь на самом деле жалок, и доступно объяснить, что не нуждается в подобных патетических порывах.

От ученого никакой реакции не было, и Габриэль так и сидел, боясь пошевелиться и почти затаив дыхание, пока не вздрогнул от того, что в его волосы зарылись пальцы Лауэна. По спине пробежала дрожь. Мальчик зажмурился, готовый замурчать, но, проведя несколько раз по прядям, пальцы исчезли.

 

– Чем тебе было плохо на диване? – тихо спросил мужчина.

Габриэль залился краской и смущенно пожал плечами.

– Холодно, – ответил он, будто это что-то объясняло.

Том недовольно вздохнул.

– На полу теплее? Идем, я уложу тебя.

Мальчик вскинул голову, но тут же опустил глаза.

– В этом нет необходимости, – преувеличено ровно отозвался он, не спеша поднимаясь и стараясь не морщиться – тело не оценило его желания сесть на жесткую поверхность. – Я и без того уже отнял у Вас достаточно времени. И простите за... это, – он неопределенно махнул рукой, но был уверен, что Лауэн понял, о чем идет речь. – Нет никакой необходимости со мной нянчиться. Возможно, вы хотели бы разобрать чемодан... Или что-нибудь еще...

Том снова вздохнул, поднимаясь из кресла.

– Идем, – повторил он и чуть подтолкнул Габриэля в направлении дивана. – Ложись и помолчи. Я не делаю для тебя ничего особенного, за что стоило бы благодарить меня или извиняться. Ты мой пациент, и я против, чтобы ты сидел на полу, – нащупав диван, он сел в самый угол и положил подушку Габриэля себе на колени. – Ляг, пожалуйста, наконец.

Габриэль, всё ещё колеблясь, осторожно лег, чтобы снова не потревожить раны, начинающие к вечеру ныть сильнее, и неуверенно опустил голову на колени Тома. Рука мужчины осторожно убрала волосы с его лба и прижалась к коже. Снова раздался вздох.

Глаза Габриэля распахнулись от внезапного понимания, он развернулся к ученому, поморщившись от резкого движения.

– Так вы поэтому не хотели, чтобы я сидел на полу? Из-за температуры, а не из-за того... что я сидел рядом? – произнес он и почувствовал, как горят щеки. Этого явно не стоило говорить, и лучше бы Лауэн списал его слова и поведение на температуру.

– Что ты себе выдумал, глупый ребенок?

Габриэль лишь пробормотал что-то, уткнувшись в подушку.

– Что?

– Я уже говорил, что не ребенок, – повторил он, но скорее для порядка, потому что от самого обращения в груди потеплело.

– Как скажешь, – Лауэн поднял повыше одеяло Габриэля, осторожно укрывая его. – Это ведь я на двенадцать лет младше... – пробормотал он почти беззвучно.

Мальчик только повел плечом.

– Возраст не имеет никакого значения, – в тон Тому проворчал он.

– Странно, что против "глупого" ты не возражаешь.

Габриэль искоса бросил на него мрачный взгляд, но ничего не сказал.

Том едва заметно улыбнулся:

– Спи.

 

Габриэль честно постарался заснуть, но ничего вышло. Возможно, всё дело было в том, что он боялся закрывать глаза. Рядом с Томом ему было спокойно, особенно днем, но если он выспится сейчас, то что станет делать ночью? Вряд ли Том снова захочет лечь с ним. А лежать без сна одному в темноте... Об этом он не хотел даже думать. Чтобы сменить образ мыслей он начал искать чем же гостиная отличается от его прежнего места заточения: стены, потолок, ковер, окно и природа за ним... Когда стало казаться, что взгляд уже изучил всё и не находит ничего нового, Габриэль повернулся на другой бок. Он попытался закрыть глаза и представить себя в безопасности, но эта безопасность почему-то очень напоминала тюрьму, только с замками изнутри. Он снова открыл глаза. Рассмотрел майку на груди мужчины, ухоженные светлые волосы, точеный профиль...

– Я не могу уснуть, – сдаваясь, наконец, сообщил он.

– Это я уже заметил, – ответил ученый.

Габриэль расстроенно вздохнул.

– Мы... могли бы, поговорить о чём-нибудь, – неуверенно предложил он.

– О чём?

– Всё равно. О химии хотя бы...

Тонкая улыбка скользнула по губам Тома, приподнимая их уголки.

– Надеешься уснуть под рассказ о сложных соединениях? Уверен, что не ошибся с выбором профессии?

Габриэль, видя это, тоже улыбнулся.

– Вы ужасный.

– Даже не надейся свалить на меня свое отсутствие заинтересованности.

Габриэлю нравилась это безобидное подначивание и нравилось видеть, как мужчина улыбается. У него была теплая приветливая улыбка, но его губы охотнее складывались в усмешку или ухмылку, словно забыли как это – просто улыбаться.

– Так почему ты решил изучать химию? Понравился предмет или просто его вела симпатичная учительница?

 

Габриэль задумался, вспоминая свое знакомство с ней первое знакомство. Оно было тесно связано с отцом... И он постарался осторожно выбрать, что можно рассказать, а что нет.

– Помните, я говорил, что провел почти целое лето запертым в комнате отца с его университетскими конспектами?

Лауэн кивнул и нахмурился.

– Если это то, как произошло ваше знакомство, то у тебя довольно... оригинальный взгляд на то, меня удивляет, что ты вообще можешь близко подойти к книгам по химии.

Габриэль покачал головой.

– Всё дело в том, что это были конспекты отца. После его смерти у меня осталось очень мало того, что напоминало бы о нём. А в той комнате всё сохранилось так, как будто он просто вышел ненадолго. Не знаю, считали ли мои родные моё заточение там наказанием, но я не хотел бы оказаться запертым где-либо в другом месте. Первое время я просто трогал его вещи, рассматривал его почерк и обводил буквы. Мне нравилось осознавать, что когда-то он держал ту же тетрадь, его руки касались её листов... Он красиво писал в отличие от меня. Потом я стал читать написанное, как рассказы или сказки, пропуская формулы, которых не понимал. Мне было интересно. Его описание реакций было похоже на взаимоотношения между людьми... – Габриэль задумчиво намотал на палец тесемку от худи. – Одни ладят между собой и образуют устойчивые соединения, совсем как семьи; другие – не выносят друг друга и их встреча чревата, по крайней мере, выяснением, кто сильнее; третьи – равнодушны друг к другу, но стоит вмешаться кому-то третьему...

Едва различимая усмешка тронула губы мужчины.

– Действительно необычное описание химических процессов. Если бы все книги по химии были написаны таким образом, было бы гораздо больше желающих изучать этот предмет. Расскажи профессор, скажем, о последствиях близости натрия с водой...

Габриэль тоже улыбнулся:

– Если вы о взрываемых каждый год унитазах, то те, кто это делают знают о последствиях.

Лауэн с интересом повернул к нему голову:

– В Италии тоже хватает оболтусов проверить, что будет?

– Студенты везде одинаковы. Без любопытства наука не двигалась бы вперед. Я тоже проверял, не в унитазе.

- Такого рода эксперименты могут быть опасны, лучше проводить их в специально оборудованной лаборатории и под контролем преподавателя.

– Преподаватель в полной аудитории учащихся покажет только то, что безопасно, вроде того, как шипит сода, если её смешать с уксусом. Меня же интересовали более серьезные реакции, и это был мой не первый опыт. Я перепробовал всё, для чего не нужно было специальных условий вроде вакуума или высокого давления.

- Ты не смог бы приобрести реактивы для чего-то по-настоящему серьезного. Разве в Италии для их покупки не нужны разрешения?

Габриэль только пожал плечами.

– Габриэль?

– Нужны. Но это не значит, что их нельзя купить, даже если разрешений у тебя нет.

– Поясни.

– Кое-что можно купить, просто заплатив чуть больше мимо кассы, если только речь не о ядах или о чем-то, что может представлять массовую опасность. Но существуют и другие способы достать необходимое. Например, мышьяк. Его нельзя просто купить, но его можно выделить из крысиного яда, который продают на индийском или китайском рынках. Многие вещества я научился выделять гораздо раньше, чем начал проводить с ними опыты. Кое-что можно купить у тех же китайцев до того, как они намешают их в свои стиральные порошки, краски или что они еще производят в своих подвалах. При желании у них можно купить даже опий. Правда его я покупал лишь однажды... – добавил он уже не так уверенно. – В любом случае даже если у них чего-то не было, всегда находились те, кто мог это достать и был не прочь заработать таким образом.

 

Какое-то время на лице ученого отражалась растерянность, что само по себе было необычно, но на смену ей пришел гнев.

– Ты хочешь сказать, что связался с дельцами с чёрного рынка и платил, чтобы тебе доставали яды и другие опасные вещества из лабораторий?

– В вашей интерпретации это звучит ужасно, но в целом я так и делал. Что-то не так? – Габриэлю казалось, что мужчина не из тех, кто может осудить способ добиться своей цели за то, что он не соответствует общепринятым нормам морали.

– Всё не так, бестолковый мальчишка! Что за экзотический способ покончить с собой?! Одна капля, одна крупица некоторых токсинов, прилипшая к краю рукава, может убить сотню таких, как ты! Пяти миллиграммов мышьяка достаточно для смертельной дозы. И даже представить не могу, для чего тебе мог понадобиться опий!

Габриэль задумчиво смотрел на Тома. С одной стороны, хорошо было, что Том недооценивает его - меньше вероятность, что он может что-то заподозрить, но, другой стороны, такое отношение к нему задевало его самолюбие.

– Я поставил не так уж много опытов ради забавы, - ровно сообщил он. - Практически все они носили научный характер, и я предпринял все необходимые меры.

– Все необходимые меры возможно соблюсти только если при протекании реакции тебя не будет в том помещении. Иногда могут убить одни только испарения, не говоря уже о взрывах. Просто счастье, что ты до сих пор цел.

– И если бы не Тони, был бы невредим: как видите, руки и глаза на месте.

 

Мужчина лишь прищурился и откинулся на спинку дивана, и только тогда до Габриэля дошло, что именно и кому он сказал. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

– Простите, – прошептал он; ему хотелось прикоснуться к мужчине, но он не думал, что тот позволит. – Я сказал это, не подумав. И... я знаю, что сказанное вами – правда. Я ведь не просто мешал что попало. Я изучал каждую реакцию, меры по технике безопасности, что будет выделяться в процессе, как она будет проходить и что может пойти не так... Я знаю, насколько это может быть опасно, но я действительно не делал ничего, чего бы не понимал или чему не представлял последствий. Каждый из этих опытов проводил мой отец и описывал в своем лабораторном журнале. Я знал, чего ждать, – Габриэль понимал, что Том просто испугался за него, и это было приятно, пусть его забота вылилась в резкость. После всего, что Том сделал для него, он не хотел, чтобы тот снова закрылся и отстранился он него. – Вы сможете меня простить?

Лауэн вздохнул и устало прижал ладони к глазам.

– Я говорил тебе, чтобы ты прекратил извиняться?

– Но я вас обидел.

– Вряд ли этим можно меня обидеть. Откровенно говоря, ты на это практически не способен, так что перестань извиняться. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, спросил: – Идёт?

– Постараюсь.

Мужчина кивнул. Тема была закрыта, и в комнате повисло молчание. Габриэль осторожно повернулся, чтобы сменить позу, и поднял глаза на Тома.

– Можно я спрошу?

– Спроси.

– Ваши глаза... болят?

– Сейчас не болят. Это просто старая привычка.

– Вы носили очки?

Мужчина лишь кивнул.

– Вы... знаете рецепт антидота? Я мог бы помочь вам приготовить его... – неуверенно предложил мальчик.

 

Мужчина склонил голову к плечу, будто раздумывая над чем-то. На его губах появилась улыбка, но она отчего-то не очень понравилась Габриэлю.

– Я сказал что-то не так?

– Нет, – медленно ответил он.

– Тогда... – начал Габриэль и замолчал, осознав, что, кажется, знает причину. – Вы не настолько доверяете мне, – это не было вопросом. – Не доверяете и не позволите капать себе в глаза или колоть что-либо, поскольку не уверены... – он был уязвлен, но старался не показывать это, но руки сами потянулись к завязкам на худи, начиная нервно наматывать их на пальцы. – Что ж, наверное, это правильно. Может, у вас есть кто-то, кому вы доверяете больше... Тот человек, который помог оплатить лекарства для меня... Я помог бы вам встретиться. Может быть, в городе, в людном месте... – видя, что мужчина не отвечает, он только вздохнул. – Ладно, как хотите, это не моё дело.

 

Лауэн чуть прищурился и медленно заговорил:

– Я не знаю рецепта антидота. Это экспериментальный препарат, над которым работала целая группа ученых, и шанс быстро создать его достаточно низок, с твоей помощью или без. Если бы я смог попасть в свою лабораторию, то просто выписал бы его со склада, но вряд ли мне дадут добраться до него живым. А ты мог бы мне помочь с другим препаратом. К нему я, по крайней мере, знаю компоненты и имею представление о пропорциях. Догадываешься, о чем я говорю?

 

Габриэль опустил глаза. Конечно, он догадался, но не был уверен, что хочет предложить свою помощь в этом деле. Без сомнений, если кто и заслуживал получить эту формулу, то это Том - в конце концов он спас Габриэлю жизнь, но... Габриэль был готов расстаться с жизнью, лишь бы формула не попала не в те руки. Он еще слишком мало знал Тома. Что тот сделает, когда получит её? Посмеется над глупым идеалистом? Предложит половину того, что сейчас целиком принадлежит Габриэлю? Что бы ни случилось, вряд ли они останутся жить вместе здесь или где-либо ещё. Кроме того, если появление Тома без формулы в лаборатории представляет для него опасность, что может ждать его, когда станет известно, что теперь формула у него действительно есть? До того, как к Тому вернется зрение, об этом не стоило даже думать.

 

– Нет, – уверенно ответил он. – Со снотворным я не стану вам помогать.

– Почему? – судя по голосу, он не был огорчён, слышалось скорее любопытство.

– Я не хочу иметь со снотворным ничего общего и знать о нём что-либо, кроме того, что и так известно всем. Оно едва не стоило мне жизни, я не хочу, чтобы у кого-то появилась дополнительная причина охотиться за мной.

- Уже того, что ты живешь со мной достаточно, чтобы не искать других причин. Не имеет никакого значения, знаешь ты что-либо на самом деле или нет.

- Не важно, я не считаю, что вам сейчас нужно это снотворное. Вы всё равно не сможете им воспользоваться, пока к вам не вернется зрение. И... я еще не решил, что думаю по поводу всей этой затеи. Я не верю, что всё может быть так просто. Владелец такой огромной корпорации не может и не должен определяться тем, что кто-то угадал или не угадал какую-то формулу. В бизнесе не бывает случайных людей. Что может натворить человек, который никогда не учился управлять даже десятком человек, а там их десятки тысяч. Они разнесут компанию по кирпичику. К тому же, как насчёт Рейнхартов? Бертолли вполне заслужил, чтобы кто-то преподал ему урок, если он действительно заложил свою компанию, но что будут делать Рейнхарты, когда однажды проснутся и поймут, что всё потеряли?

 

По мере речи Габриэля улыбка Тома становилась всё более искренней, пока он, наконец, не рассмеялся.

– Ты думаешь о компании Бертолли и его семье гораздо больше, чем он сам. Но экономику тебе все-таки нужно подучить. Компания управляется не одним человеком, даже если по факту принадлежит ему, и Бертолли давно перестраховался. Я не представляю себе размер его капитала, но это будет, скажем, всё равно, что из двухсот миллионов останется пять – это всё равно во много раз больше того, что может заработать и потратить обычный человек. Не думай, что я собираюсь лишить его детей последнего куска хлеба или крыши над головой. И не думай, что это единоличное решение Бертолли. По крайней мере, бывшая фрау Рейнхарт прекрасно обо всём осведомлена. После смерти первого супруга она стала регентом его компании, потому что по наследству всё отошло её несовершеннолетнему сыну. После слияния она получила почти равную с Бертолли часть контрольного пакета. Даже если она не вникает в дела и не участвует в управлении, она не могла не подписывать такое значимое соглашение. Все условия передачи оформлены юридически, у одного Бертолли просто не хватило бы полномочий на это. Скорее всего, ради того, чтобы объединить капиталы, она и решила рискнуть.

 

Было так странно слушать о собственной матери и отчиме, как о ком-то постороннем, кого никогда не знал... Впрочем, Габриэль сомневался, знал ли он их на самом деле. Ему нравился Том, ему не нравилось то, что делала его собственная семья, но это была его семья. Он не хотел предавать их, даже если они это заслужили. Габриэль думал о компании, а не о деньгах, которые она стоила - это было то, что оставил ему его отец, что Габриэль должен был приумножать, а не растрачивать. Но теперь с ней придется расстаться, потому что даже если за восемь лет никто еще не разгадал формулу, это не значит, что этого не произойдет никогда... И лучше, если это будет Том, а не очередной "тони", выкравший записи или вырвавший признание у законного владельца.  

– Скажите, а есть ли какой-то срок... в который нужно уложиться, чтобы разгадать формулу, или главное сделать это раньше других?

– Соглашение перестанет действовать, когда Биллу Рейнхарту исполнится двадцать пять, и он вступит в свои права как наследник. После этого и доля Бертолли, и доля Рейнхарта перейдут к нему.

Габриэль даже привстал, чуть застонав от смены позы.

– То есть, вы хотите сказать, что его вступление в права - и есть условие? Никаких точных сроков? А если он... – в груди  похолодело, ужасная мысль появилась у него в голове, но Габриэль не озвучил её, – ...не захочет?

Том пожал плечами.

– С чего бы? Подпишет всё ровно в полночь в день рождения, если до этого компания все еще будет принадлежать им.  

На Габриэле не было лица, и он радовался, что Том не может этого видеть и что-либо заподозрить. Конечно, порядочный Том не понимал, что от жизни Билла Рейнхарта теперь зависело, как долго продлится гонка... Или скорее от его смерти. Вот и оно – объяснение, почему его прятали и почему пытались убить. Если ему никогда не исполнится двадцать пять, он не вступит в свои права, и эта погоня продолжится до чьей-то победы. А пока у них есть еще десять лет на то, чтобы открыть формулу... или десять лет на то, чтобы его убить.

Юноша прикрыл глаза, осторожно лег и постарался выровнять дыхание. Что ж... Теперь у него точно нет выбора. Если он не хочет еще десять лет прятаться и каждую минуту опасаться за свою жизнь, завершить этот порочный круг можно было только одним способом. Но сначала нужно вернуть Тому зрение.

 

Он тяжело вздохнул.

– Мое мнение не изменилось, я не стану помогать вам со снотворным.

Мужчина усмехнулся.

– Я уже понял. Я рад этому.

– Чему? Тому, что я отказал вам в помощи?

Лауэн улыбнулся и запустил длинные пальцы в волосы Габриэля, ероша их.

- Тому, что нашел редкого человека, которого не интересует мировое господство.

 

Габриэлю нравилось видеть, как Том улыбается, и он тоже улыбнулся в ответ, но потом вздохнул:

– Вы уверены, что не хотите, чтобы я помог с антидотом? Вам ведь не обязательно испытывать его на себе - можем просто найти формулу, а приготовить можно где и когда угодно. Если ничего не предпринять, так ведь останется на всю жизнь? Ничего не пройдет само по себе?

Лауэн задумчиво потер переносицу.

– Возможно, со временем начнет проходить, но на самостоятельный распад и выведение этого препарата могут уйти годы... Я не против, чтобы ты мне помог, но я не уверен, не будет ли это чересчур для тебя.

Глаза Габриэля засветились от робкой надежды.

– Я готов сделать всё, что нужно! Я справлюсь, – он приподнялся на локтях, будто готов был начать прямо сейчас.

– Не торопись, – усмехнулся ученый, и чуть надавил на его плечи и заставляя снова лечь. – Я не сомневаюсь в твоей готовности, и даже не сомневаюсь в твоих способностях. Но не думай, что это просто. Над ним в течение нескольких лет работала группа ученых, - он вздохнул. - Я даже не представляю, что именно этот препарат сделал с моим зрением, да и со зрением ли. Я не окулист и не нейрохирург. Тебе придется прочесть мне не одну книгу по анатомии... Мы сначала создадим аналог и лишь затем антидот к нему. И на каждом этапе будем их испытывать на ком-то... На ком-то живом и дышащем, и желательно больше крысы, чтобы можно было точнее рассчитать дозу. Ты уверен, что сможешь?

 

Габриэль внутренне содрогнулся. Он знал, что так и будет, но подтверждение его догадок только добавило ему беспокойства, хотя ничто из перечисленного не пугало его больше, чем опасность причинить Тому вред.

– Я готов, – уверенно ответил он. – Возможно, от меня будет не так много пользы, как от ваших собственных глаз, но я сделаю всё, что будет в моих силах.

– Хорошо, - Том кивнул. - Тогда как только закажем все необходимое, начнем с исследования моей крови.

 

Если было возможно, Габриэль побледнел еще сильнее, но кивнул, стараясь не подавать вида. О какой помощи может идти речь, если он будет падать в обморок лишь от вида крови. Габриэль никогда не боялся её и не собирался начинать теперь. И не имеет значения, что он ещё не успел отойти от её вида и удушающего запаха, пропитавшего тот подвал. Он почувствовал, что начинает дрожать и постарался отогнать воспоминания.

Лауэн осторожно погладил его по плечу и снова запустил пальцы в его волосы, откидывая непослушную челку со лба.

– Знобит?

– Немного. У меня есть температура?

– Небольшая, но это нормально, главное – чтобы она не поднималась.

– Вы за ней следите?

Лауэн грустно улыбнулся и кивнул.

– Слежу, но не в этом дело. Когда прикасаюсь... то почти вижу, – сбивчиво он попытался объяснить свои действия и закончил почти шепотом: – Когда ты далеко, мне иногда кажется, что я говорю сам с собой.

 

Габриэль был благодарен за это признание. Ему захотелось обнять мужчину за талию и прижаться лбом к его животу, но вместо этого он поерзал и, боясь, что сделает что-нибудь глупое, если не найдет, куда деть руки, обнял подушку.

– Раз уж я все равно не сплю, может, мы составим список продуктов?

– Ты уверен, что не хочешь поспать?

– Уверен. Лучше я раньше засну вечером, чем полночи буду крутиться, как сейчас.

– Хорошо, как скажешь.

 

 

*      *      *

 

– Я понимаю твое желание купить еды... впрок, – было очевидно, что Том как мог постарался скрасить и без того явно звучащее "чтобы не голодать снова", – но мы ведь в любой момент можем заказать еще, а если все не влезет в холодильник, то скоро придется выбросить.

Габриэль покраснел и уставился на свой список, в котором уже было сорок два пункта.

– Я не голоден. Просто... мне всегда нравилось, когда не нужно бежать в магазин за чем-то, что вдруг понадобилось.

Том кивнул, но вряд ли поверил.

– Пожалуй, вы правы. На этом стоит остановиться. – Габриэль покрутил в пальцах ручку и перевел взгляд на лист.

Руки дрожали, почерк почти не читался. Он никогда не мог похвастаться красивым почерком, но по крайней мере тот был аккуратным, теперь же буквы скакали по строке и каждая заявляла о своей индивидуальности своим собственным размером, положением на строке и неповторимым наклоном.

 

Самым простым было заказать продукты с доставкой через интернет, что он и сделал. Вскоре перезвонил курьер, обещая подвезти заказ в течение часа, и тогда Габриэля снова начал беспокоиться. Том уже перебрался из гостиной в комнату, которую теперь занимал, и, оставшийся один на один со своими мыслями, он снова растерял уверенность в себе. Незнакомый человек, мужчина, собирался войти в его дом. Этой мысли было достаточно чтобы его охватил ужас.

"Обычный курьер, скорее всего, студент, которому просто нужны деньги. Он сам боится ездить к незнакомым людям..." – повторял он себе, гипнотизируя взглядом часы на телефоне, отсчитывающие время до прибытия доставки.

Можно было позвать Тома, но он не хотел. Во-первых, Том ничем не сможет помочь, если опасность действительно существует. Во-вторых, есть битвы, которые следует вести самому. Том уже помог ему сегодня один раз, дальше он должен справиться сам. Глубоко вздохнув, Габриэль подошел к двери и, не давая себе времени испугаться и передумать, распахнул её.

 

Вечер был спокойным и теплым. Солнце уже скрылось за домами, но до настоящей темноты оставалось еще несколько часов. Где-то вдали было слышно, как сигналят машины, как шумит автобан, но здесь, во дворе, не было ни звука, ни движения. Даже ветер, казалось, больше не залетал сюда. И от этого почему-то становилось еще страшнее. "Как в могиле, – промелькнуло в голове Габриэля. – Будто время вокруг меня остановилось. За пределами всё живёт своей жизнью, как и всегда. Всё, только не я". Он вздохнул и присел на ступени у крыльца.

После подвала он беспокоился только о "сегодня" и мало задумывался о том, кем станет, как будет дальше жить. Этим люди отличались от животных, и ему не нравилось, что теперь инстинкты управляют его жизнью, а не он сам. Неужели, как и говорил Тони, всё что от него осталось – страх, первобытный ужас, ничем не прикрытый и ведомый лишь врожденным стремлением к самосохранению? Габриэль вынужден был признать, что отчасти это было правдой. Если бы не Том, одно присутствие которого заставляло его поднимать подбородок и расправлять плечи, вероятнее всего, еще в подвале от него осталось бы лишь жалкое, трясущееся существо. Впрочем, если бы не Том, то он, скорее всего, вообще не пережил бы ту ночь. Как ни странно, того, что Том уйдет, или что с ним что-то случится, Габриэль боялся больше, чем того, что с ним самим может сделать Тони, если найдет. И от понимания этого становилось легче: каким бы жалким он ни казался сам себе, было кое-что, что удерживало его от падения на самое дно. Кое-что, благодаря чему он вправе называть себя человеком.  Благодаря чему сохранил уважение к себе. И это кое-что было важнее для него его собственной жизни. Именно поэтому он не отпустил Тома. Он не просто мог. После всего, что узнал о матери, после того, как видел свою сестру, после того, как понял, что у него больше нет дома – давно уже нет, как бы ни хотелось ему обмануть себя снова, как бы ни хотелось оправдать поступки той, кого до сих пор любил... Тем невинным, доверчивым мальчиком, каким был прежде, ему не позволят остаться ни тот подвал, ни та боль, ни те яркие, ослепляющие мгновения между ударами, когда кажется, что раз за разом проваливаешься в горящую торфяную яму. Ни те руки, которые держали его, не давая впасть в отчаяние, не пуская за край, за которым будешь ненавидеть сам себя. Они навсегда врезались в его память, как и грудь, на которую можно опереться, изгиб шеи, в который можно уткнуться, и запах Тома, почти неуловимый среди крови и пота, но такой человеческий, такой обычный, такой... нормальный среди всего этого безумия. Запах, который теперь навсегда будет для него означать безопасность... дом. Дом, которого у него не было до Тома.

Габриэль понимал, что становится зависимым от своего нового знакомого. Он всегда сложно сходился с людьми, вернее, другим с ним было легко, благодаря английской привычке всегда выглядеть веселым, доброжелательным и легким в общении, но сам он, часто меняя место жительства и теряя по очереди всех, кто становился ему дорог, очень неохотно привязывался к кому-либо, предпочитая сохранять дружелюбную, но вполне ощутимую дистанцию. Он никогда не любил чужих прикосновений. В Италии ему нелегко было привыкнуть к тому, что собеседники слишком близко подходили и постоянно норовили прикоснуться в разговоре. За те годы, что провел там, он научился это терпеть, но так и не научился любить, ему по-прежнему не нравилось, когда до него дотрагивались посторонние, а про объятия не шло и речи. И тем удивительнее было поймать себя на желании обнять Тома, а утром было очень уютно устроиться и уснуть рядом с ним. К прикосновениям и объятиям Лауэна не нужно было привыкать - он сам тянулся к ним. Этому не было разумного объяснения. Если бы речь шла о ком-то другом, то сейчас он напротив, еще меньше хотел бы, чтобы до него кто-то дотрагивался. Он помнил, как гладили его чужие руки, как обводили ягодицы и спину, пока сам Тони рассказывал ученому, как красив Габриэль и как со спины напоминает девушку... От одних этих воспоминаний становилось не по себе, он чувствовал себя грязным лишь от того, что когда-то позволил этому случиться, даже если никак не смог бы этому помешать. И тем удивительнее было, что к самому Тому и его прикосновениям он не чувствовал неприязни. Конечно, сейчас любые его жесты были лишены какого-либо нездорового намерения, но вряд ли лишь это было причиной того, что вместо источника ненависти, которую предсказывал Тони, теперь Том постепенно становился для Габриэля центром вселенной.

 

Его размышления прервал звук приближающегося автомобиля, а спустя буквально несколько мгновений подъехал микроавтобус. Габриэль напрягся, но когда из него вышел лишь один человек, худощавого телосложения, в форменной одежде с тем же логотипом, что и на самом авто, немного расслабился и поднялся ему навстречу.

"Было бы чего бояться", – подумал он, разглядывая курьера. Тот и впрямь не казался на первый взгляд опасным: невысокого роста, средних лет, с загорелой левой рукой, выдающей, что он много времени проводит за рулем, в синем форменном комбинезоне, такой же кепке и красно-синей клетчатой рубашке с коротким рукавом. Насвистывая себе под нос какой-то мотивчик, он прошел к задним дверям машины, без видимого усилия достал четыре огромных пакета и направился к Габриэлю. Сейчас его можно было рассмотреть лучше, но спокойствия это юноше не прибавило. Чем ближе подходил доставщик, тем все меньше и меньше он нравился Габриэлю. Нет, тот вовсе не был похож на Тони или кого-либо из его охранников, но в нем самом было что-то такое, отчего с ним не хотелось бы остаться где-либо наедине. Он не был среднего возраста, как вначале подумал Габриэль, его возраст просто невозможно было определить, с таким же успехом ему могло быть чуть больше двадцати, а могло быть под сорок. Из-под кепки выглядывали немытые волосы мышиного цвета, в бледно-голубых глазах почти не было выражения, взгляд был мутным, как у безумца или наркомана, а на лице застыла приклеенная улыбка, заставляя топорщиться редкие усики над верхней губой.

– Добрый вечер, герр, добрый вечер, – сказал он зачем-то два раза и захихикал непонятно над чем. – Надо бы маму или папу герра позвать. Надо позвать, – он качнул головой в подтверждение своих слов и поставил сумки у своих ног.

– Здравствуйте, – ответил Габриэль, стараясь не содрогнуться. Курьер очевидно был не совсем в себе, а с психами лучше не спорить, но всё равно позвать маму или папу, как тот хотел, он не мог. – Я рассчитаюсь с вами сам, – сказал он как можно спокойнее и увереннее. – Сколько я вам должен?

– Мне должен, должен, – доставщик неприятно заулыбался. – Но тут выпивка в сумке, а без родителей детям её нельзя отдавать, нельзя. Но Шэди добрый, добрый, – он посмотрел за спину Габриэля на негорящие окна в доме и заулыбался еще шире: – Герр хочет вечеринку, пока мамы с папой нету дома, Шэди знает. Шэди добрый, с ним можно договориться.

И продолжая повторять, какой он добрый, "Шэди" сделал несколько шагов к Габриэлю, заставляя того пятиться, пока не уперся спиной в перила на крыльце. Можно было закричать, послать его, побежать в дом и закрыться изнутри, но Габриэль не мог. Его затрясло, к горлу подступил ком, и он боялся, что его вырвет, если он откроет рот, но даже этого он не мог – страх сковал его, и он мог лишь в ужасе смотреть, как псих напротив него, начинает расстегивать ширинку, неся что-то про то, как просто с ним договориться, но слов Габриэль уже не разбирал. Он даже не сопротивлялся, когда тот взял его за руку, прижимая её к своему члену. Губы потянулись к лицу Габриэля, и он почувствовал, как начинает задыхаться от наполняющего его липкого ужаса, но тут дверь открылась.

– Габриэль? Всё в порядке? – за спиной Тома горел свет, а на улице уже смеркалось – лица Тома было не рассмотреть, но его высокая широкоплечая фигура была видна хорошо и казалась внушительнее, чем обычно.

"Шэди" тут же отпрянул и отвернулся, застегивая ширинку.

– Д-да, – несвоим голосом произнес Габриэль. – Сколько мы вам... Сколько мы должны за доставку и продукты?

– Двести тридцать шесть евро пятьдесят центов. И десять евро за доставку, – ответил курьер почти нормально.

Он выглядел разочарованным и, забирая деньги у Габриэля, коснулся его руки, облизывая губы.

– Помочь герру отнести сумки в дом? – заухмылялся он, видя, что за предыдущие действия его не тронули, но пока не рискуя продолжать в том же духе.

– Я сам, – холодно отрезал Том. – Вы свободны.

– Доброго вечера, доброго вечера, герр. Надеюсь, еще встретимся, еще встретимся, – он неохотно отошел от мальчика, посвистывая, вернулся в машину и уехал.

Звук двигателя давно стих вдали, но ни Том ни Габриэль не сдвинулись с места.

– Габриэль? С тобой все в порядке? – голос Тома звучал обеспокоено, но Габриэль не нашел в себе сил ответить и лишь сжимал кулаки, чтобы не броситься прямо сейчас в объятия мужчины и не разрыдаться, как ребёнок. –  Он что-то сказал тебе? Что-то сделал? – Том осторожно спустился на одну ступеньку, но Габриэль не мог позволить ему подойти, только не после того, что произошло, только не после того, как он позволил...

– Пожалуйста, Том... – сдавленно  проговорил он, отступая от крыльца. – Подожди меня внутри. Я скоро приду... мне нужно побыть одному.

Кто бы знал, как ему нужно было на самом деле обнять Тома – он даже не заметил, как перешел на "ты" – но сейчас он не мог, не теми же руками, которыми он... Его тошнило, но он не мог даже прикрыть рот ладонью и лишь тер руки о джинсы, пытаясь оттереть с них грязь, которая, казалось, осталась на них после чужих прикосновений.

Том нахмурился, но спорить не стал.

– Позови меня потом, я занесу в дом сумки, – и ушёл, оставляя Габриэля в одиночестве.

Но если Габриэлю казалось, что должно стать лучше, он ошибался. Он понимал, что все эти непрошеные слёзы, которые катились по его щекам против его воли, зацикленность на произошедшем, в то время, как надо было стряхнуть это с себя и забыть, рвота, которая душила его до кашля, сводя спазмами пустой желудок и заставляя неконтролируемо содрогаться – все это паника. Нужно было взять себя в руки, ведь опасности никакой больше не было, но как только он немного начинал успокаиваться, перед его глазами вставало отвратительное лицо с мерзкой улыбкой, безумными глазами, он видел приближающиеся к нему губы, а в своей руке чувствовал гладкую влажную плоть – и его снова начинало рвать.

Он не знал, сколько так просидел на земле, и вздрогнул, когда ему на плечи опустилась куртка, а перед глазами появился стакан воды.

– У тебя наверняка снова температура. Не удивлюсь, если скоро начнется бред. Выпей воды, сходи умойся и быстро в постель, – Том не дотрагивался до него, опасаясь, что это может вызвать очередной приступ, но голос его был твёрд и не оставлял места для споров.

Габриэль дрожащей рукой взял стакан, расплескав половину, пока донес до рта. В воде было что-то успокоительное, но что именно и где Том это взял – думать не было сил.

 

Из-за еще не заживших ран он не мог принять душ целиком, хотя очень хотелось смыть с себя не только прикосновения, но и похотливые взгляды, тем не менее, он постарался отмыть везде, где возможно, чтобы не намочить бинты. Это заняло довольно много времени, но он успел успокоиться, а когда вышел, Том уже ждал его. На столе стояла кружка с горячим бульоном и лежали несколько наполненных шприцов.

– Я пойму, если ты попросишь меня уйти, но есть кое-что, что я перед этим должен сделать, – тихо сказал Том.

Габриэль подошел и опустился рядом на кровать:

– Нет, останьтесь, – так же тихо ответил он. – Я... не хотел вас обидеть.

– Ты не обидел. Хочешь поговорить?

Габриэль зажмурился и потряс головой:

– Нет.

Он не собирался рассказывать о том, что не в состоянии даже сказать "нет", когда чего-то не хочет. Достаточно было того, что он сам себя ненавидел за это, Тому знать было необязательно.

– Тогда приляг. Разберемся с твоими лекарствами и сможешь поспать.

Габриэль лег, терпеливо дожидаясь, пока Том закончит.

– Бульон?

– Нет, не смогу сейчас.

Том только кивнул.

Габриэль переоделся в пижаму и забрался под одеяло.

– Вы останетесь со мной, пока я не усну? Пожалуйста, – не будь он так измучен, никогда не попросил бы об этом, но сейчас у него не осталось сил для гордости.

Том снова кивнул:

– Я побуду. Постарайся выбросить всё из головы и расслабиться.

Лба Габриэля коснулась прохладная рука, убрала волосы и прижалась ненадолго. Габриэль прикрыл глаза, наслаждаясь каждым мигом этой невольной ласки. Рука Тома пахла антисептиком и немного мылом. Это был такой чистый, такой дружелюбный запах, что Габриэлю казалось, пока он вдыхает его, никакая грязь ему не страшна. Поднять веки уже не было сил, мысли путались, сознание уплывало, и отчего-то показалось самым правильным и естественным обхватить эту руку, как только она начала отдаляться, и прижаться к ней носом, чтобы не расставаться с этим запахом даже во сне.