Глава 3. Таланты Цинь Цзина
III
Шэнь Ляншэн просто шутил, говоря, что дождётся, когда Цинь Цзин в следующий раз назовёт ему своё имя. Той же ночью он приказал секретарю Чжоу найти данные об этом человеке в архивах личных дел преподавателей женской школы Шэнгун. Чжоу его не разочаровал, и уже к следующему утру всё, что он смог найти, лежало у его босса на столе. Там было не только имя, возраст и расписание занятий, но и где жил, как учился и с кем общался.
Шэнь Ляншэн лишь бегло пролистал досье. Он хотел затащить этого человека в постель, а не строить с ним длительные отношения. Не было необходимости вникать слишком глубоко.
Чтобы чего-то достичь, нельзя торопиться. Чрезмерная настойчивость может лишь всё испортить. Хотя молодой человек поначалу не желал близкого знакомства, всё же после внимательного наблюдения за ним Шэнь Ляншэн пришёл к выводу, что тот не испытывает к нему неприязни. Именно поэтому той ночью он намеренно ушёл из театра, не прощаясь. Это было всё равно, что закинуть удочку и ждать. Ждать две недели, прежде чем появиться в Шэнгуне, чтобы поймать молодого человека после занятий и пригласить его вместе перекусить.
Школа Шэнгун находилась на Ичжин-Ли во французской концессии[1], а офис Шэнь Ляншэна – на Бристоу, в британской.
---------------------------------
[1] В Тяньзцине до прихода к власти коммунистической партии были районы, которые имели статус, независимый от китайских имперских властей и находились под управлением европейских дипломатических миссий. В каждой концессии были собственные школы, тюрьмы, казармы и больницы.
---------------------------------
Они находились недалеко друг от друга. Машина доехала быстро, а занятия ещё не закончились. Шэнь Ляншэн припарковался у ворот, опустил окно и выпустил дым, намереваясь подождать в машине. Однако, докурив сигарету, он передумал, вышел из машины и направился к школе.
Привратник, заметив седан и вышедшего из него хорошо одетого джентльмена, впустил его, почти не задавая вопросов. У Шэнь Ляншэна было расписание Цинь Цзина, так что найти его класс в относительно небольшой школе не составило труда. Он остановился недалеко от окна и заглянул.
Чуть ранее, пока он курил, ему стало интересно, как молодой человек будет выглядеть у доски. Оказалось, что приблизительно так, как он себе и представлял, но не совсем.
Во второй половине сентября бабье лето было в самом разгаре, погода стояла жаркая и душная. Очки с чёрной оправой остались неизменными, но одет Цинь Цзин был в западную одежду. Из-за жары на нём была лишь белая рубашка и черные брюки. Ворот был расстегнут, рукава подтянуты до локтей. Подол рубашки был заправлен в брюки, открывая стройную талию и длинные ноги. Взгляд Шэнь Ляншэна задержался на фигуре, стоящей перед классом с учебником в руке, должно быть, по классической китайской литературе. Что за произведение это было, Шэнь Ляншэн понятия не имел, так как его знания о китайских искусствах были куда скуднее, чем об английских. Единственное, о чём он мог думать – что в этом человеке, как и в городе, где он жил уже четыре года, удивительным образом смешались Восток и Запад, образуя свой неповторимый стиль. Древние фразы, что слетали с его губ, не казались неуместными, несмотря на иностранную одежду на его теле.
Шэнь Ляншэн не стоял у самого окна, но стоило одной девчонке отвлечься от урока и заметить его фигуру, как она, справившись с удивлением, похлопала по спине сидящую впереди соседку. И вскоре от одной к другой, как в домино, новость распространилась по ряду у окна и уже никто из них не слушал учителя, вместо этого тайком поглядывая в окно.
Больше Цинь Цзин не мог притворяться, что не видит Шэнь Ляншэна. Он чуть кивнул и улыбнулся ему, а затем постучал книгой о кафедру и строго сказал:
– Класс, внимание.
К сожалению, улыбка не исчезла вовремя, поэтому вместо того, чтобы прозвучать как предупреждение, это лишь намекнуло тем, кто ещё был увлечён чтением, что за окном происходит что-то интересное.
Ученицы в аудитории больше не слушали, что им читают, да и мысли молодого человека за кафедрой были вовсе не о книгах. С тех пор, как Шэнь Ляншэн ушёл, сердце Цинь Цзина ощущалось словно воздушный змей, отпущенный в небо. Далеко-далеко, на другом конце лески, витали его мысли и мечты, не способные нащупать твёрдую почву. Хотя Шэнь Ляншэн так и не попрощался, но, помня его последние слова, Цинь Цзин чувствовал, что Шэнь Ляншэн должен снова прийти, чтобы найти его. И так его сердце и душа взмывали всё выше и выше вместе с ветром в ясное осеннее небо.
Однако, спустя неделю бесплодного ожидания, он начал думать, что те слова могли ничего не значить. В конце концов они не пара. Это мог быть просто каприз, о котором он, скорее всего, позже забыл. Когда Цинь Цзин думал об этом, ветер утихал, и его сердце спускалось с небес, едва трепыхаясь и грозя совсем упасть и разбиться.
Будь это девушка, Цинь Цзин решил бы, что безответно влюблён. Но то был мужчина. И Цинь Цзин не мог не задаться вопросом: сначала ты не желал иметь с ним ничего общего, а сейчас так отчаянно хочешь стать его другом? Что творится у тебя в голове?
К сожалению, он не успел найти ответ на этот вопрос до того, как снова увидел этого человека за окном своего класса. Купающийся в лучах яркого осеннего солнца, он по-прежнему сверкал, как драгоценный камень в куче гальки.
Цинь Цзин чувствовал, что, возможно, ему и не нужен ответ.
Ни учитель, ни ученики больше не интересовались уроком, к счастью, до конца оставалось всего десять минут, и Цинь Цзин ухитрился закончить чтение последнего абзаца ровно со звонком.
– Не слишком расслабляйтесь. На следующей неделе контрольная работа, так что дома повторите. Не приходите ко мне плакать, если завалите, – напомнил он, убирая со стола материалы, но ученицы уже не слушали. Они взволнованно окружили его, спрашивая наперебой:
– Учитель, учитель, это ваш друг?
– Он кинозвезда? Почему я не видела его фильмов?
– Учитель, а как его зовут?
Цинь Цзин преподавал в средней школе, и его ученицы были ещё юными. Вне урока они могли без конца галдеть и сладить с ними было совсем непросто.
– Если тебе так интересно, почему бы не спросить его самой?
После занятий Цинь Цзин тоже перестал строить из себя учителя и не видел ничего зазорного в том, чтобы подразнить девчонку, которая была на десять лет младше.
Бедняга ещё раз взглянула на мужчину снаружи. Он без сомнения был красив, но подойти к нему было страшно. Она сжала губы и честно ответила:
– Я не осмелюсь.
– Пффф! – не смог удержаться от смеха Цинь Цзин и легонько стукнул её по голове книгой. – А меня спрашивать смелости хватает.
Шэнь Ляншэн терпеливо стоял снаружи, глядя, как Цинь Цзин смеётся с ученицами. Когда те, наконец, разошлись, он кивнул в знак приветствия.
– Я проходил мимо и решил зайти, пригласить тебя перекусить.
– Правда? Проходил мимо? – они до этого виделись лишь дважды, но он чувствовал, как будто, давно с ним знаком. Цинь Цзин повёл его в комнату для персонала и в шутку по пути спросил: – То есть ты не приехал намеренно ради меня?
– Приехал намеренно ради тебя.
Услышав это, Цинь Цзин бросил на него косой взгляд, но его лицо ничего не выражало. Трудно было понять, правду он говорит или нет, так что Цинь Цзин непринуждённо продолжил:
– Тогда почту за честь. В прошлый раз мне пришлось побеспокоить Шэнь-гунцзы, чтобы иметь возможность посмотреть оперу. Позволь в этот раз мне проявить радушие. Хотя вынужден предупредить, что угощения не много, учитывая, что это конец месяца, и я не могу позволить себе слишком многого, но прошу не отказываться.
– Не откажусь, – Шэнь Ляншэн не собирался отпираться, поскольку взаимный обмен привёл бы к более частому общению. Этот человек не леди из эскорта, с которой можно вести себя как вздумается. Понадобится куда больше свиданий, прежде чем перейти к делу.
Вскоре они пришли, и Цинь Цзин сразу заметил за столом ещё одного гостя. Круглое лицо, маленькие глаза и улыбка, как у Будды Майтрея в храме – никто иной, как бездельник сяо-Лю.
– О! Ты наконец отпустил свой класс! – сяо-Лю не преподавал в Шэнгуне, но часто приходил к Цинь Цзину. Сейчас он сидел за его столом, распивая чай и листая газету, как у себя дома.
– О! А ты здесь что делаешь? – они выросли вместе, поэтому Цинь Цзин мог позволить себе не расшаркиваться. Он отнял у него свою чашку и сделал глоток. – Сегодня мне не до тебя. Извини, что не провожаю.
Шэнь Ляншэн не пошёл за ним, а остался стоять у двери, сложив руки за спиной. Человек, с которым говорил Цинь Цзин, показался ему знакомым, поэтому он чуть кивнул ему.
– Боже мой! Меня не было всего два дня, где ты нашёл такое совершенство? – хлопая глазами и не смея отвести взгляд, вполголоса спросил сяо-Лю.
Цинь Цзин не говорил ему, что снова встретил Шэнь Ляншэна, и он едва не решил, будто ему мерещился.
– Ты не мог бы не пялиться так откровенно, – тихо ответил Цинь Цзин, перекладывая вещи на столе. – Поговорим позже. Я действительно сегодня занят. Кстати, передай привет маме и скажи, что я приду на обед в это воскресенье.
– Вот-те раз! Про мою маму вспомнил, а на меня тебе наплевать! – сяо-Лю нахмурился и с горечью сказал: – Вообще-то сегодня очередь Ван-шисюна, но он съел что-то не то вчера, и его пронесло. Он весь день сегодня едва способен рот открыть, не то чтобы вставать. Все ждут, что я приведу тебя на помощь!
– А Ли Сяоцюань?
– Он не может. У него другое представление. Ох, времени почти не осталось! Цинь-сюн, пожалуйста, скорее соглашайся!
Как бы ни важно было дело, всегда найдётся что-то, что важнее. Цинь Цзин знал, что должен помочь, но чувствовал себя виноватым перед Шэнь Ляншэном. Он подошёл к нему с неловким выражением на лице, обдумывая, что сказать.
Сяо-Лю, видя, что Цинь Цзин не знает, как начать, тоже выступил вперёд:
– Второй молодой господин Шэнь, мне правда очень жаль, не могли бы вы одолжить мне его всего на один вечер? Вопрос действительно срочный, – поспешно объяснил он. – Как говорится, «спасение представления – всё равно, что спасение из огня», а я уже чувствую, как у меня обгорают брови. Я не могу придумать никакого иного выхода. Простите! Простите!..
– А вы?..
– Фамилия младшего – Лю. Лю Баосян. Зовите меня сяо-Лю, второй молодой господин Шэнь.
– Господин Лю, нет нужды приносить извинения. У меня нет срочных дек к господину Цинь, – казалось Шэнь Ляншэна это совсем не волновало. И он вежливо добавил: – Раз это так же срочно, как спасение из огня, позвольте тогда мне вас подвезти.
– Что вы! Просить об этом было бы чересчур. Не стоит, не стоит.
– Но я настаиваю, господин Лю.
– Ах, прошу вас, зовите меня сяо-Лю, я чувствую себя ужасно, заставляя вас называть меня «господином».
– В таком случае, я был бы рад, если бы мы оба поумерили вежливость.
Оба обменивались любезностями, оставив Цинь Цзина неловко стоять в стороне. Даже в машине сяо-Лю было не заткнуть. Оставалось лишь сидеть и слушать, как его друг выкладывает водителю о них практически всё.
– Слушай, почему бы тебе не приберечь своё красноречие для сцены, – наконец не выдержав, прервал Цинь Цзин сидящего рядом с ним на заднем сиденье друга.
– Ни к чему. Все равно звездой на сцене будешь ты, – отмахнулся сяо-Лю и снова повернулся к Шэнь Ляншэну. – Вы, должно быть, не знаете, насколько этот парень восхитителен в словесной перепалке. Мой отец всегда ставит мне его в пример. И всё же он всё бросил и стал учителем. Мой отец столько труда положил, чтобы научить его. Не передать, как сильно он был расстроен.
Шэнь Ляншэн не вчитывался в досье, которое подготовил для него Чжоу. Он лишь смутно помнил, что родители Цинь Цзина рано умерли, а его отец был сяншэн-комиком[2].
---------------------------------
[2] Сяншэ́н (кит. трад. 相聲, упр. 相声, пиньинь: xiàngsheng) — жанр традиционного китайского комедийного представления с преобладанием разговорных форм, строится на четырёх элементах исполнительского мастерства: речь (說, шо), имитация (學, сюэ), передразнивание (逗, доу) и пение (唱, чан). Может быть как монологом, так и словесной дуэлью.
---------------------------------
Теперь, благодаря болтливости сяо-Лю, он узнал, что отцы их обоих учились у одного и того же наставника, в каком поколении они являлись артистами и сколько других учеников работает вместе с ними.
Цинь Цзин был уверен, что Шэнь Ляншэну это не интересно, но слыша, какие тот задаёт сяо-Лю вопросы, изменил своё мнение о нём. Хотя внешне этот человек выглядел высокомерным, на самом деле он не был тем самонадеянным богатым пижоном, каким он показался Цинь Цзину вначале. Скорее он был дельцом до мозга костей, вдумчивым и сообразительным, с очень разносторонним кругозором.
У семьи Лю был чайный домик, который так и назывался: «Чайный домик Лю» и располагался в Наньши. Хоть и не велик, но он был довольно известен в этом районе.
Шэнь Ляншэн подвёз их до самого входа. Сяо-Лю первым толкнул дверь и выскочил из машины. Когда Цинь Цзин собирался нагнать его, Шэнь Ляншэн обернулся к нему и спросил:
– Во сколько начало?
– В восемь, – извиняющимся тоном ответил Цинь Цзин. – Но мне ещё нужно прочитать сценарий. Я ужасно извиняюсь. Обещаю, в следующий раз я не соглашусь.
– Займи мне место. Я заеду чуть позже.
На какое-то мгновение Цинь Цзин замер, а затем рассмеялся и приподнял брови:
– Да ладно. Ты совсем не похож на тех, кому нравятся подобные шоу.
– А что в них плохого? Сначала ты отказываешься перекусить со мной, теперь отговариваешь смотреть твоё выступление?
– Как я могу? – улыбнулся Цинь Цзин. – Лишь бы тебе понравилось.
Наньши был нейтральной зоной, где можно было встретить самых разных людей. Шэнь Ляншэн редко здесь бывал. Пока он искал, где поесть, у него было время осмотреться. Здесь было много огней, шума и суеты, но совсем не так, как в концессиях.
К восьми он вернулся в чайный домик. Цинь Цзин, вероятно, репетировал за кулисами. Сяо-Лю тоже нигде не было видно, но у входа его встретил сметливый парнишка и сразу поприветствовал его:
– Вы ведь господин Шэнь? Прошу вас, проходите!
Внутри царила ещё более шумная атмосфера, чем на запруженных улицах. Все столики и скамейки были заняты. Кто-то стоял, кто-то даже принёс стулья с собой. Должно быть, дела здесь процветали.
Чайный домик был слишком маленьким, чтобы в нём были отдельные кабинки. Цинь Цзин подумал, что Шэнь Ляншэну не понравится сидеть в толпе и дыму, и занял ему столик не у сцены, а у окна. Прохладный ночной ветерок обдувал уединённое место, а на столе стоял чайник с «Драконовым жасмином»[1]. Чай был не самым лучшим, но очень ароматным.
---------------------------------
[1]На севере жасминовым чаем дают гостю понять, что ему рады.
---------------------------------
Представление началось ровно в восемь. Сяо-Лю и Цинь Цзин одновременно вышли на сцену. Оба в длинных одеждах: один высокий и худой, другой толстый и низкий – уже одного их появления было достаточно, чтобы вызвать несколько смешков из зала.
Первым номером была пьеса «О пути»[2], про человека, спрашивающего дорогу.
---------------------------------
[2] 地理圖 – реальная пьеса жанра сяншэн в виде диалога, написанная Lao She
---------------------------------
Первая реплика принадлежала Цинь Цзину, и он произнёс её на тяньсинском диалекте так правдоподобно, словно это не он был тем человеком, который преподавал в школе на чистейшем мандарине:
– Так, а разве твой акцент не местный?
– Я из Пекина, – ответил сяо-Лю очень похоже на пекинский выговор.
– А здесь что делаешь?
– Ищу кое-кого.
– Кого это?
– Своего старшего брата.
Самое время Цинь Цзину было указать дорогу сяо-Лю, и он с лёгкостью перечислил более сотни географических наименований на одном дыхании, чисто и внятно, с верными ударениями и интонацией.
Зрители засвистели и захлопали, но Цинь Цзин нервничал. Не потому, что боялся запнуться – он с детства запоминал и практиковал это так много раз, что забыть слова было просто невозможно – а потому что в зале сидел Шэнь Ляншэн. Его взгляд постоянно притягивался в ту сторону, и он всякий раз испытывал необъяснимое волнение.
И вдруг Цинь Цзин увидел, как Шэнь Ляншэн улыбнулся.
Мужчина сидел у окна, подперев одной рукой голову, а второй поднёс к губам чашку. Он опустил ресницы, сделал глоток чая, который Цинь Цзин выбрал для него, и уголки его губ изогнулись в лёгкой улыбке.
На мгновение Цинь Цзин ощутил слабый аромат жасмина, а потом его сердце вдруг успокоилось, и вся тревога исчезла. Овации всего чайного дома не могли сравниться с одной полуулыбкой на губах этого мужчины.
Следом Цинь Цзин продекламировал длинный монолог. Он умело играл голосом, выдерживал паузы и вставлял шутки, заставляя смеяться каждого в зрительском зале.
Шэнь Ляншэн больше не улыбался, но в его глазах всегда был намёк на затаённую улыбку. Он просто слушал – не хлопая и не подбадривая – просто слушал и пил чай, чайник с которым уже начал остывать.
Иногда Цинь Цзин бросал на него мимолётный взгляд – и снова отворачивался, ничем не выделяя его из зрителей. Отчего-то ему иногда начинало казаться, что комната заполнена манекенами, вроде пластиковых кукол в витринах, демонстрирующих одежду. Единственным живым человеком здесь был мужчина у окна, и свой отрывок он исполнял только для него.
На мгновение Цинь Цзин почувствовал, что до тех пор, пока этот человек хочет слушать, он готов выступать для него вечно, разыгрывать анекдот за анекдотом, один смешнее другого.
Шоу закончилось после десяти. На следующий день Цинь Цзину предстояло вести занятия, поэтому Шэнь Ляншэн подвёз его домой.
Он жил недалеко от чайного домика, всего две минуты на машине. Двигатель даже не успел нагреться, когда путешествие закончилось, а за время дороги они так и не заговорили.
Машине пришлось остановиться у въезда в переулок, иначе она не смогла бы проехать в этой старой части города. Цинь Цзин сказал, что нет необходимости его провожать, но Шэнь Ляншэн всё же вышел и пошёл плечом к плечу с ним.
Переулок был глух и тёмен, ни одного уличного фонаря.
Это была осень, и как бы тепло ни было днём, ночью становилось по-настоящему холодно. На Цинь Цзине была лишь белая рубашка, и он не мог удержаться от того, чтобы не растереть руки.
– Замёрз?
– Ничего. Уже почти пришли.
Шэнь Ляншэн вдруг протянул руку и обнял его. Но не за талию как женщину, а закинул руку ему на плечи и притянул к себе.
По большому счету в этом не было ничего особенного: когда Цинь Цзин учился в школе, он даже спал в одной постели со своим лучшим другом, когда ночи были слишком холодными, что уж говорить о руке на плече, и всё же он попытался чуть отстраниться.
– Что? Ты же не надеешься, что я сниму пальто? – поддразнил его Шэнь Ляншэн, крепче прижимая к себе. – Если бы речь шла о леди – другое дело, но ты – даже не мечтай.
– Ха, Шэнь-гунцзы, не ожидал от вас такой предвзятости, - придя к выводу, что не случилось ничего, чего стоило бы смущаться, Цинь Цзин вернул шпильку.
Он жил в конце переулка в старом доме, который оставили ему родители, с единственным двором. Дорога не была длинной, но здесь было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, так что приходилось идти очень медленно.
Шэнь Ляншэн обнимал молодого человека, чувствуя под рукой его тепло. Несмотря на худые плечи, фигура оставалось по-мужски устойчивой, уверенной, совсем не похожей на слабые девичьи формы.
Но каким-то образом этот человек будил в Шэнь Ляншэне с трудом сдерживаемое влечение. Первоначально он думал организовать ещё несколько встреч, прежде чем перейти к делу, но теперь обнаружил, что не сможет ждать так долго. Уже сейчас ему хотелось прижать его к стене, стянуть штаны и брать сзади до тех пор, пока не начнёт кричать и умолять о пощаде.
– Что случилось? – спросил Цинь Цзин, почувствовав, как на его плече усилилась хватка. Он попытался рассмотреть его лицо, но естественно ничего не разглядел.
– Ничего. Просто оступился.
– О. Я дам тебе с собой на обратном пути фонарик.
– Нет проблем.
«Я подожду до следующего раза, но только до следующего раза».
Как ни в чём не бывало разговаривая с Цинь Цзином, он на самом деле размышлял, как ему в следующий раз добиться желаемого.
Когда они наконец добрались до его ворот, Шэнь Ляншэн отпустил Цинь Цзина и протянул ему бумажный пакет, который всё это время держал в другой руке.
– Не знаю, успел ли ты поужинать, так что захватил для тебя кое-что перекусить. Лучше есть это горячим.
– О, – Цинь Цзин, до этого не замечавший пакета, на какое-то время застыл и лишь затем поспешно его забрал.
– И ты мне так и не сказал своё имя.
– А? – Осознав, о чём он говорит, Цинь Цзин с сомнением ответил: – Только не говори, что ты до сих пор не узнал.
– Знать и слышать от тебя – не одно и то же.
– Цинь Цзин. «Цзин» как в «полон достоинства и скромности».
– Почему бы сразу не сказать: «цзин» как в «поклоняться», – если бы Шэнь Ляншэн не изучил это высказывание заранее, он бы не понял заложенного смысла. [3]
---------------------------------
[3] Я могу только догадываться об игре слов, потому что у английского переводчика тут ссылка на дословный перевод, а в китайском варианте я не настолько разбираюсь. Цинь Цзин, видимо, на древнем китайском, который преподаёт, цитирует Конфуция 居敬行簡. Думаю, изначальный смысл выражения, если не вырывать из контекста, должен быть в том, что человек должен держаться по отношению к другим со всем максимальным уважением и пиететом, но не требовать этого от других по отношению к себе, быть простым и скромным. По-моему, зная Цинь Цзина, он намекает, что его имя что-то вроде «умён, красив и скромен», но это не его, мол, слова, а Конфуция. А Шэнь Ляншэнь дразнит его типа «Чего бы сразу не сказать «поклоняйтесь господину Цинь». Цинь – это ещё и фамилия одной из императорских династий.
---------------------------------
– Шэнь-гунцзы, тебе не помешало бы подтянуть свой китайский, – улыбнулся Цинь Цзин, дразня его, а затем в свою очередь спросил: – А что значит твоё имя?
– «Лян» – как в «холодные воды». «Шэн» – как в «зарождении жизни».
– Таз с холодной водой, рождённый в дурной час[4]. Какое благоприятное имя.
– Я на тебя определённо плохо влияю.
---------------------------------
[4] Как интерпретировать китайские иероглифы – вопрос контекста и уровня образованности.
---------------------------------
Они оба ещё долго стояли у ворот, обмениваясь шутками, пока не пришло время прощаться. Лишь дождавшись, когда спина Шэнь Ляншэна исчезнет в темноте, Цинь Цзин отпер дверь, толкнул калитку, а затем захлопнул за собой. В тишине ночи несмазанные петли два раза скрипнули, но Цинь Цзину казалось, что он до сих пор слышит удаляющиеся шаги. Он вдруг вспомнил, что так и не дал ему фонарик. А затем подумал, что стоило бы напомнить ему быть осторожнее за рулём.
К груди он прижимал бумажный пакет и чувствовал, что хотя еда уже остыла, на сердце – тепло.
Этот человек действительно хорошо относился к нему, был так предупредителен, как заботлив, как к близкому другу. Стоило ему подумать об этом, в груди поднялось лёгкое волнение, как рябь от весеннего ветерка на воде.
Мысли текли медленным потоком, и вдруг одна, как будто, пронзила его.
«Этот человек был так обходителен, словно ухаживал...»
Он немедленно затолкал её подальше, как будто боялся даже подумать об этом. Так торопился, что вторая часть этого предложения даже не оформилась в его разуме.
Пусть этот человек был так обходителен, словно ухаживал. В двусмысленности определённо есть своя прелесть.